– Ты смелая…
Она усмехнулась и добавила:
– А вы – подлые…
Алдор помолчал, глядя на неё.
– Тебе нужна тёплая одежда и обувь.
– Я хочу домой…
– Я – тоже хочу и приложу все усилия, чтобы добраться до него быстрее, и ты мне не помешаешь. Можешь забыть пока о своём отце, замке, слугах, кто ты вообще такая… Многое придётся делать самой… Понятно?
Она в ответ лишь отвела глаза. Пальцы её рук дрожали, может быть, от пережитой истерики, а может быть, и от холода.
Вернулся Корвин, заметил, что хлеб так и лежит, сам разломал его на две части, свою съел и начал копаться в камине железной кочергой.
– Я же говорил, снег будет…
– Никто и не спорил, тебе виднее…
Алдор разделил свой кусок хлеба на две части, одну протянул дочери графа. Та посмотрела снизу с удивлением, быстро глянула в спину Корвина, будто опасаясь, но хлеб взяла. Конечно, голод не тётка, пирога не подаст.
– Нам надо найти тёплую одежду для неё, – заговорил Алдор, и Корвин глянул через плечо. – У неё даже обуви нет, по снегу босиком ходила…
Корвин усмехнулся, передёрнув лопатками.
– Я не пойму что–то, где ты её взял, в кровати, что ли? Может, ты комнаты перепутал? Вместо графа попал в спальню к его дочери?
– О чём говоришь? Ну, тебя! Она просто не вовремя зашла пожелать спокойной ночи папочке… А обувь где–то потеряла по дороге…
– Ну-ну… – Корвин помолчал, потом добавил: – Надо найти ей крестьянскую одежду, но в деревню сейчас не сунешься… Надо обшарить всё здесь, может, что-нибудь есть… хоть мужское…
– У меня где–то в сумке есть чистая рубашка, – вспомнил Алдор, начал искать.
– Я гляну в других комнатах, кто–то же здесь жил, может, что и осталось.
Корвин ушёл искать по смежным комнатам. Алдор нашёл рубашку. Конечно, она будет большая ей, и рукава длинные, но она, по крайней мере, сухая. Девчонка сидела безучастная на вид, неторопливо заплетала спутанные волосы, встретив прямой взгляд Алдора, запахнула на себе полы верхнего плаща, прячась под него.
– Вот, нашёл, переоденься… – Алдор протянул ей рубашку. Девчонка чуть отодвинулась.
– Я не буду… в мужское…
– Она чистая, я не носил её, ну, потёрлась немного в сумке, и всё…
– Не буду… – Подняла упрямые глаза.
– В мокром лучше? – Промолчала, опуская взгляд. – Тебя силой вытряхнуть из твоей ночнушки? – Алдор разозлился на это упрямство.
И девчонка поспешно взяла рубашку из его рук. Только оглянувшись, Алдор понял, почему она это сделала: пришёл Корвин. Тащил в руках целую охапку разномастной одежды.
– Всё, что нашёл… Что–то ветхое, что–то ничего, в сундуке нашёл вот… неплохой… – Из кучи одежды, брошенной на пол, вытащил мужской камзол с вышивкой и пуговицами. – Приличный… Может, немного великоват будет… – Кинул его девчонке без вопросов. – А из вот этого выбери сама. – Отбросил в сторону двое ветхих брюк-бриджей, пахнущих плесенью и слежалыми вещами. – Надо найти какую-нибудь обувь…
Алдор смотрел дочери графа в лицо, реакция её была однозначной, скривившись, как от невыносимой боли, та смотрела на все эти вещи и, казалось, вот–вот расплачется от отчаяния. Но не сказала и слова против. Молчала, глядя на всё это.
– Переодевайся! – приказал Корвин.
– Я… Я не хочу в мужское… – Это была только слабая попытка сопротивления, перемешанная со страхом.
– Ничего страшного. Будет возможность, найдём женское, но не сегодня… – Корвин на удивление оставался спокойным.
А Вэллия эта вдруг расплакалась, опустив голову, расплакалась тихо, без рыданий и истерики, так, как плачут от настоящей боли одиночества и невыносимой тоски. Она понимала, что слушать её никто не будет, что её желания или нежелания никого не интересуют. И поэтому плакала.
