Бес в серебряной ловушке - страница 40

– Пеппо!

Эхо раскатилось по долине, затерявшись в холмах, и тут же в ответ донесся свист, а за ним конский топот. Выругавшись сквозь зубы, Годелот бросил наземь свою ношу и выхватил клинок. Среди черных стволов, постепенно сливавшихся с вечерней мглой, замелькал силуэт всадника, и прямо навстречу кирасиру из-за деревьев на широкогрудом жеребце вылетел Пеппо. Ловко осадив скакуна, он спрыгнул наземь:

– Погляди, Лотте! Это наверняка конь давешнего мародера, сам пожаловал!

Годелот с лязгом загнал оружие обратно в ножны и толкнул Пеппо в грудь:

– Тебя какой леший на ночь глядя по равнине гоняет?! Договорились же поодиночке в округе не болтаться!

Пеппо примирительно вскинул ладони:

– Да не бухти, вот же наседка! Говорю ж, сам конь пришел, вороного твоего, не иначе, почуял. А что уволок меня – так с ним же не сразу поладишь, норовистый оказался, дьявол, а я и за поводья дернуть толком не могу, ладоням еще больно.

Шотландец обиженно замолчал. Усталость бесконечного дня не оставляла сил для свары, и, решив рассчитаться с шельмецом за «наседку» позже, Годелот рванул с земли принесенный узел.

– Вот, возьми, – проворчал он, протягивая Пеппо полотняную камизу, – я в гарнизонные квартиры наведался. Не позарился никто на мой скарб. И вот еще… Думаю, тебе в самый раз.

Пеппо протянул раскрытую ладонь и почувствовал, как в нее легла холодная рукоять. Провел пальцами по узкому длинному лезвию.

– Это швейцарский басселард, отцов трофей, но он так к нему и не привык. Отец вообще не жаловал кинжалов, всю жизнь палашом орудовал. – Голос Годелота был тих и осторожен, словно касался раны, проверяя, сильно ли болит.

– Благодарствуй… – смущенно пробормотал тетивщик. Кинжал был легок и основателен, резьба рукояти холодила ладонь, и Пеппо вдруг ощутил неловкость от этого дорогого подарка.

Повисла тишина, тетивщик лишь слышал, как шотландец позванивает еще каким-то оружием.

У самого уха раздалось фырканье, и в висок легко ткнулся теплый лошадиный нос. Натягивая предложенную рубашку, Пеппо лукаво улыбнулся:

– Гляди, признал. Хороший конь. А масть какая?

Годелот не удержался, криво улыбнувшись в ответ:

– Каурый. И правда, хорош.

Едва пыльный тракт тускло засерел в рассветной мгле, двое всадников уже мчались прочь от мрачного донжона Кампано. Годелот, так и не сумевший ночью заснуть под взглядом черных окон мертвого замка, спешил оставить разоренный край.

Кому перешел дорогу старый затворник граф, если земли его так варварски уничтожили, не щадя ни сел, ни посевов? Деревни проносились мимо выжженными руинами. От Лаго Учелли осталось четыре подворья, безмолвных и пустынных. Пьегаре еще дымилась вдалеке непогасшими остовами домов. Кариче скрывалась за холмом, и Годелот не свернул к ней, зная, что и ее не пощадили. Только островерхая крыша старинной церкви одиноко выглядывала из-за рощи, уцелевшая и от этого почему-то еще более мрачная. В первый миг шотландец натянул поводья, собираясь направиться к ней, но тут же снова дал коню шенкеля. Этот осколок его вчерашнего дня, будто случайно отлетевший на обочину, зря разворошит осевшее было потрясение… Пройдет несколько дней, и уцелевшие начнут возвращаться на родные пепелища. Он же должен отнести вести властям и порадеть о справедливости.

День прошел в непрерывной скачке. Стремясь сократить путь, Годелот свернул с тракта и пустил коней через пастбища. Спутники почти не разговаривали. На скаку пыль мгновенно набивалась в горло, а вечером утомленные подростки по очереди сидели на часах, вслушиваясь в неприютную дымную ночь.