Но он стоит слишком долго, и Альбедо понимает – не уйдет. И он подходит к нему сам, обнимает со спины, целует под ушком и мягко разворачивает к себе.
– Я просто хотел купить сахар. Он закончился, – вдруг произносит Итэр. Выдумывает глупые отговорки. Сам в свои слова не верит. Не отводит взгляда от двери.
– Должно быть, ты забыл посмотреть в сахарнице, – мягко отвечает Альбедо и ведет его обратно в комнату.
Осыпает легкими поцелуями и укладывает на кровать. Обнимает сильно, так, что дышать тяжело, двигаться тяжело, так, что не выбраться. Его маленькая месть за то, что Итэр вообще рассматривает другой вариант своей жизни, где ему нет места.
Он не может уснуть даже тогда, когда Итэр уже видит десятый сон. Слишком боится потерять то, что у него есть. Размышляет, что будет делать, если… И тысячи этих «если». Он должен что-то сделать, что-то предпринять. Альбедо не даст ему уйти, наденет на ноги оковы, свяжет руки, усыпит. Они могут переехать в совершенно отдаленное место, где никто им не помешает, наоборот, все охотно поверят в то, что им захотелось уединения, потому что их любовь – уже давно не любовь, а потребность, привычка, вся жизнь. Он его не отпустит. Итэр его потом простит – он не из тех, кто способен обижаться вечность.
Он продумывает собственные действия каждый такой раз, но снова и снова ничего не делает – надеется, что Итэр все-таки передумает, изменит самого себя и выберет его.
Но они бы не были вместе так долго, если бы Альбедо вела только эта надежда.
Итэр сопит так мягко, и его тело такое теплое и согревающее в его объятиях, что Альбедо засыпает. Ему снятся совершенно далекие времена, когда он еще исследовал Драконий хребет. Когда в лагерь алхимика пришел путешественник из далекого мира и принес что-то каменно-вечное в постоянно меняющийся мир.
Утром постель совершенно холодная и пустая. Альбедо подрывается мгновенно – в комнате, кроме него, никого нет. Но он еще не верит, что это случилось так быстро. Мгновенно. Еще надеется, что Итэр просто встал раньше (он всегда спит до двенадцати), что захотел есть или пить (на тумбочке лежит печенье и стакан сока), что случилось что-то странное.
В коридоре никого нет. Никого нет в ванной, на кухне, в зале. Дом абсолютно пустой. Только входная дверь открыта настежь, и тяжелые капли заливают их коврик водой. Темное пятно быстро расползается по персиковой ткани, растет все больше и больше.
Он выбегает босиком, идет по грязи и лужам, промокает до нитки за пару секунд. Внутри что-то невыносимо болит и рвется. Он спотыкается о ящик, топчется по цветам, пытается понять, в какую сторону ушел Итэр. В голове лишь одна мысль – не догнал. Упустил. Позволил уйти. И от бессилия хочется кричать, хочется плакать навзрыд, проклинать все на этом свете. Итэра, себя, мать. Собственную вечную жизнь. Он знает – никто не заменит Итэра. Никто больше не сможет подарить ему чувство нужности. Чувство полноты.
Его скручивает пополам, и он опускается на колени. Болит живот и грудь, болят легкие, все тело ломит и выворачивает, сворачивает. Его трясет.
Он с трудом встает на ноги. Голова отказывается думать, принимать решения, анализировать, выбирать. Что-то предпринимать. Ничего не имеет смысла. С таким же успехом можно просто лечь и лежать.
Калитка открыта, дождь давно размыл дорогу. Он вряд ли сможет что-то найти. Идти в дом не хочется – он просто сойдет с ума от нахлынувших воспоминаний. Собственные сожаления сожрут его и здесь.
