Всё это очень непросто, особенно что касается брака, плоти, семьи, т. е. вещей и социальных, и объективированных, и естественных, а подчас и не очень естественных. В этих делах требуется необыкновенная чуткость и осторожность.
Г. Муравник. А не будет ли предпочтительнее в ситуации бездетного брака избрать в качестве выхода усыновление?
о. Георгий. Это всегда возможно, и многие так и делают. Но в наше время это затруднено самыми разными обстоятельствами, и иногда это просто не работает. А потом все очень боятся взять настолько генетически испорченного ребенка, что потом не смогут с ним справиться. Я знаю много таких случаев, в том числе когда детей брали в замечательные священнические семьи. Бесплодные, бездетные усыновляли ребенка, а потом жутко мучались. У меня перед глазами несколько очень ярких примеров. С одной стороны, неизвестно каким был бы этот ребенок, если бы он не был в священнической семье, но с другой – для её членов это мучение, это испорченная жизнь. Это серьёзно, это не то же, что просто некие жертвы ради детей, которые несут родители в любой семье. Всё это очень сложно. Я вам честно скажу, что когда видишь, как проходят годы и годы, то часто становится грустно. Сначала всегда надеешься, что всё исправится, что ребеночек подрастёт и сам всё поймёт, но когда позади уже много лет, когда видишь, что всё идёт только хуже и хуже, тогда думаешь: «Ну зачем же они это сделали? Зачем такого усыновили?» Пока ребенок маленький, что по нему увидишь? А быть может, он был зачат в пьяном бреду или от совсем опустившихся родителей. В итоге дети вырастали с такими наклонностями, которых в благочестивой семье они никак получить не могли. Тут могла сказаться только генетическая предрасположенность, т. е. заложенный родителями генотип.
• Может быть, не столько генетическая, сколько врождённая, потому что внутриутробные девять месяцев имеют очень большое влияние. А что в генетике?
А она влияет на всё.
• Скорее врождённость влияет на всё. Генетическая предрасположенность сказывается только когда накапливается во многих поколениях.
Ну, не всегда. Я думаю, что с генетическим кодом всё сложнее. Конечно, мутации – это сложный вопрос. Как они происходят, когда и почему? Это не просто механическое накопление новых признаков. Бывает, что изменение накапливается из поколения в поколение. А бывает, что раз, и что-то меняется, и никто не знает почему. Вдруг происходит не просто передача генетических свойств, но и их изменение, их приобретение. Как это получается, мы не знаем. Я, во всяком случае, не знаю.
• Г. Л. Муравник нам много рассказывала об искушениях, связанных с увеличением продолжительности человеческой жизни и ценой, которая за этим стоит. Часть людей просто ставит себе основной целью продлить жизнь, сделать её более здоровой, веселой и т. д. Цена за это велика, но я понимаю, что биоэтика вряд ли решит эту проблему. На одной из лекций мы говорили о том, что она ищет консенсус между подходами к проблеме всех слоев населения. С одной стороны, действительно есть глубокое расслоение, и непонятно, как дальше это будет решаться, но я не думаю, что люди из разных слоев по-разному подходят к этим проблемам.
Г. Муравник. Вы имеете в виду технологию стволовых клеток?
• Нет, я имею в виду, что с 1996 г. начался коммерческий выпуск трансгенной продукции. И люди менее обеспеченные могут позволить себе купить лишь то, что искусственно и стоит дёшево, и все магазины полны генетически изменёнными продуктами. А люди более обеспеченные могут позволить себе пойти в магазин, где продаются натуральные продукты и где другие цены. Может ли биоэтика решить эту проблему? И как жить дальше? Ведь перейти на дорогие натуральные продукты мы не можем. А количество онкологических заболеваний у нас – тоже проблема. В состоянии ли биоэтика здесь что-то сделать?
