Бесогон. Россия между прошлым и будущим - страница 38

В нашу станицу, находившуюся далеко от железной дороги, ещё не докатилась волна безумства. Жизнь протекала ещё в старых рамках. Но потом, когда разгоревшиеся страсти достигли своего апогея и вылились в выступление большевиков и они захватили высшую правительственную власть в свои руки, то уже и в станицу стали проникать провокаторы, и началась подпольная работа. Казаки, возвратившиеся с фронта, были почти все самыми ярыми большевиками. Приходилось только удивляться, как могли люди, раньше отличавшиеся таким святым поклонением перед царём, олицетворявшем могущество России, теперь презирать эту же Россию. Казалось невероятным, что человек, воспитанный на самых гуманных принципах, вдруг терял голову, кричал о том, что у него кто-то пил кровь, кто-то на его несчастье строил своё благополучие, заглушал в нём стремление к правде. Тогда я объяснил себе это тем, что, значит, были какие-то причины, заставившие всю Россию с остервенением броситься на всех тех, кто, так или иначе, стояли выше.

Мне кажется, что у революции было потому так много приверженцев, что она выставила слишком много лозунгов. Все те, кто, так или иначе, был чем-нибудь недоволен, шёл за ней. Одним она давала землю, другим 8‑часовой рабочий день, свободу печати, свободу слова и собраний, свободу личности и много-много хорошего обещалось великой бескровной революцией. Но когда она пошла совсем по другому руслу, многие спохватились, а было уже поздно.

Да и спасение Родины шло слишком оригинально. Во всех этих благих начинаниях Россия отступала на задний план. Под лозунгом “Спасай Родину!” скрывалось желание нажиться и самые низкие стремления. Как-то странно, с одной стороны, такое громадное напряжение сил, и моральных и физических, такой успех, и, кажется, вот уже близко, и вдруг – крах, полнейшее поражение и всё лопнуло…»

Восьмой класс

Девушка:

«Мои воспоминания о революции смутны и неясны, ещё ребёнок, мне было тогда 12 лет, я многое не могла понять и уяснить. Насколько хорошо я понимала значение Великой войны, насколько она мне казалась важной и необходимой для славы русского народа, настолько неясной и стихийной явилась для меня, ребёнка, Февральская революция. Но интересно то, что воспитанная в патриархальной русской семье, мало занимающейся политикой, для меня лично Февральская революция явилась чем-то светлым, радостным, каким-то праздничным событием. С живым интересом следя за ходом Великой войны и близко с ней соприкасаясь благодаря раненым и беженцам, я чувствовала к концу 1917 года в окружающих меня людях какую-то апатию, какое-то безразличие; что-то нудное, тёмное и безнадёжное появилось тогда в людях вместо горячего патриотизма и веры в победу. Почему это было так, я себе тогда этого не уясняла, но и сама поддалась невольно этому настроению. А здесь вдруг Февральская революция, переворот, отречение Императора Николая II, совершенно новая перспектива, новые надежды и новые веяния. Чем бодрым, сильным и новым повеяло на меня, даже я, ребёнок, почувствовала тогда какой-то подъём, какое-то сознание своих сил и надежду на победный исход войны. Одно смущало меня и оставалось для меня непонятным, почему Император Николай II отрёкся и за своего сына, наследника Алексея, и почему Россия не стала конституционной монархией?

Другим ярким воспоминанием уже более позднего периода является восстание большевиков в 1918 году, 28 октября. Моя семья в продолжение всей революции безвыездно жила в Москве, и я хорошо помню этот период. Восстание большевиков началось совершенно для меня неожиданно, утром я была разбужена пушечными выстрелами, и с этого момента в продолжение целой недели гул канонады не прекращался. Здесь в первый раз я научилась распознавать трескотню пулемётов от винтовочных выстрелов и взрывов больших снарядов. Наша квартира на Поварской улице была как раз между двух огней. На Воробьёвых горах были большевики и обстреливали Александровское военное училище, где стойко и храбро защищались юнкера и кадеты. В это время наш дом представлял из себя маленькую крепость, совершенно отрезанную от остальной Москвы. Во дворе были построены высокие баррикады из дров и досок, ворота были забаррикадированы, и в продолжение целой недели ни одна живая душа не вышла из дома. Все эти меры принимались на случай вторжения в наш район большевиков. Никакие определённые сведения о результатах боя до нас не доходили, и нам оставалось только как можно лучше забаррикадировать все окна от пуль и с ужасом смотреть, как в соседние дома попадают снаряды. Но вот постепенно канонада стала стихать, и до нас начали доходить печальные новости, что юнкера и кадеты, не получая никакой поддержки, слабеют, и скоро нам стало известно, что большевики победили, и нет никакой надежды на возможное сопротивление.