Алексей Савельевич с жалостью посмотрел на сына.
«Господи! – думал он, – спаси и сохрани этого мальчика! Наивен он! Добр и наивен! Ведь и его сожрёт проклятый молох. Господи, да где же Ты? За что? Что сделали мы такого, что отвернулся ты от нас и разрешил сатане безнаказанно править здесь? А я знаю, в чём грех наш: в бесчестии и равнодушии. Мы равнодушно смотрели, как убивают других и делали вид, что это правильно…. А вот теперь и до нас очередь дошла! И покорно, зная, что завтра, а может и сегодня ночью, за нами придут, чтобы увести на смерть, покорно сидим и ждём. И только молим, чтобы этот молох пощадил детей наших! А ведь он не пощадит! Он ненасытен! Он безжалостен! А мы… у нас нет сил уже даже на то, чтобы пискнуть что-нибудь против этой несправедливости! Мы…»
– Пап, ты слышишь меня? – Алексей Савельевич встрепенулся от того, что Коля слегка теребил его за руку.
– Да, Коляша, слышу. Мама где?
– Я и хочу сказать тебе про неё… она там… на кухне… плачет!
– Плачет? Ладно, Коляша, забудь про разговор этот. Слабость это у меня. Расстроен я очень из-за Сергея Антоновича. Всё хорошо будет! Но… про то, что ты о маме своей всю жизнь заботиться должен и защищать её – это ты запомни на всю жизнь и исполняй! Ты понял?
– Обещаю, пап! Я и тебя не брошу никогда и защищать буду, потому что люблю тебя… и маму, тоже люблю! И про Сергея Антоновича ты не расстраивайся, и уж тем более, так, чтобы страну нашу ругать, как ты только что…. А мама чего плачет? И за что она ударила тебя?
Алексей Савельевич встал из-за стола, подошёл к сыну и погладил его ладонью сначала по щеке, а затем, по голове. Наклонился и поцеловал его в лоб.
– Любит она меня, потому и ударила. Женщина – это часто от большой любви делает, а не из-за ненависти. Потом, со временем, ты всё сам поймёшь. А теперь поздно уже, иди спать, а мне с мамой ещё поговорить надо. И помни, что обещал ты мне. И меня запомни, как человека честного. Даже, если отрекаться будешь от меня. Хотя… здесь лучше, чтобы забыл ты меня.
– Ты опять, пап, за своё! Не хочу больше слушать это!
С этими словами Коля резко встал и выбежал из гостиной к себе в комнату, а Алексей Савельевич отправился на кухню.
И вот прошло всего нескольких часов, как это случилось. В их дом пришла беда в виде сотрудников НКВД и понятых. Они появились на рассвете, как воры, тихо подъехав на своём «чёрном воронке», тихо, чтобы не разбудить мирно спящих советских людей, прокрались по лестнице, но в квартиру уже вошли громко, как хозяева.
Лейтенант брезгливо двумя пальцами взял протянутый ему паспорт, лениво открыл его, бегло взглянул на первую страницу, а затем так же бегло кинул взгляд на Алексея Савельевича, сверяя его лицо с фотографией. Затем, убрал паспорт в свой планшет и чётко, печатая каждое слово, и глядя, как удав, в глаза своей жертве, произнёс парализующую каждого честного советского «кролика» фразу:
– Жирков Алексей Савельевич, именем Российской Советской Федеративной Социалистической республики вы задержаны по подозрению в совершении преступления по статье 58 пункты 3,6,7 и 11. Вот два постановления: на ваш арест и обыск. – Лейтенант достал из планшета два листка бумаги и протянул их Алексею Савельевичу.
Коля посмотрел на отца и поразился состоянию его лица. Там не было волнения или испуга. Там не было вообще никаких эмоций. Это было лицо мёртвого человека. Белое, как потолок и совершенно неподвижно-отсутствующее.
