Вика смотрела ему в глаза, а сама продолжала ладонями прикрывать своё ухо.
– Сейчас уже не будет больно, ― обещал Миша.
– Я тебе не верю, не трогай меня.
Она вспомнила, какую боль только что пережила и с еще большим упрямством схватилась за своё ухо, а Миша в этот момент уже потерял последнее терпение. Он схватил её за волосы и начал крепко сжимать, заставил её откинуть голову назад.
– Мне что, связать тебя нужно, чтобы обработать твоё ухо? ― нервно спросил Миша.
– А… отпусти! ― закричала Вика. Ее волосы дёргались в произвольных местах, и её голове стало очень больно.
– Убери руки от уха, ― строго повторил Миша, ― или я не знаю, что сейчас с тобой сделаю.
– Пожалуйста, ― пропищала Вика. Его последние слова очень сильно напугали её. Она затаила дыхание и почувствовала слабость во всём теле, начала медленно опускать руку.
– Убирай, убирай руки! Ведёшь себя так, будто я твоё ухо отрезать собрался, ― пожаловался Миша. Как только она опустила руки вниз, он перестал хватать её за волосы. Снова взял в руки влажную марлечку, а второй рукой обхватил её ушко чуть выше мочки и начал осматривать.
– Пожалуйста, не делай так… ― жалобно пропищала Вика.
– Как не делать? Я вообще ничего не делаю, просто смотрю, ― сказал Миша, но уже в этот момент он подводил марлю к её ушку.
– Только не щипай, не щипай, ― истерично пояснила Вика, ― и не надо…
Но она не успела договорить то, что хотела сказать. Миша начал потирать её ушко, и снова делал это грубо, смело растирая её порванное ухо.
– А-а-а… ― протяжно вскрикнула Вика и вскоре поняла, что ей уже не так больно, как было тогда, когда он делал это в первый раз. И при этом она чувствовала, что он неосторожно протирает её ухо, делает это грубо, по-зверски, будто сдирает грязь с какого-то предмета.
– Чего не надо? Ещё как надо, ― возразил Миша. В следующее мгновение от отложил марлю в сторонку и сразу же взял в руки иглу, начал нанизывать на неё нить.
– Нет… нет… я не готова к этому, ― жалобно проговорила Вика.
– Помолчи, ― с недовольством потребовал Миша. Ему уже надоело слушать её глупые визги. К тому же он понял, что обезболивание подействовало. Она ведь не стала пищать, что ей больно, когда он в последний раз протирал её ухо. И он специально это делал грубее, чем в первый раз, чтобы убедиться в том, что обезболивание подействовало. Да и кровь нужно было протереть, наконец-то.
– Но ты же не знаешь, как правильно это делать… ты не доктор, ― пожаловалась Вика.
– Надо зашить красиво. Радуйся, что я вообще это делаю, ― строго сказал Миша. Вика не отводила взгляда от его рук, продолжала волноваться. В скором времени нитку с иглой он начал подводить к её ушку, а Вика нахмурила брови и попыталась отпрянуть назад. Миша снова схватил её за волосы и с близкого расстояния посмотрел в её глаза.
– Так, это ещё что такое? ― с недовольством спросил Миша.
– Просто я боюсь… боюсь, ― запищала Вика.
– Ну, так бойся молча и не двигайся, ― с недовольством сказал Миша. Одной рукой он обхватил её ушко чуть выше ранки и подвёл иглу к мочку её оборванного уха. Вика ощутила острие игры и запищала:
– Нет… нет, только не это…
– Немножко ты всё-равно что-то почувствуешь, ― предупредил её Миша. Он ведь не сделал ей укол, а только протёр её обезболивающим. Он понимал, что лидокоин сработает недостаточно сильно, но знал, что процедура послужит как плацебо для неё. Она будет думать, что её обезболили. И даже если ей станет больно, она будет утешать себя мыслью о том, что её обезболили, и будет терпеть.
