… – Что там у него?
– Сними цепь. Пойди посмотри…
– Шутник…
…Тонкая, еле заметная в душном мраке струйка муравьёв беззвучно сочится, блестя натруженными спинами сквозь щель в полу, по ножке кресла, вдоль подлокотника на спинку, и далее по стене куда-то наверх, в темноту закопчённого потолка. Откуда они взялись? Корабль третий месяц идёт по реке… Удивительно…
Солдат с тоской и презрением смотрит то в ближнее окно на воду, то в синхронное движение небольших флажков на торцах рукояток вёсел. Вижу, вижу!.. Задрожал флажок, замешкался, сбил ритм… Надсмотрщик спешит вдоль лавок, размахивает плетью сбоку, старается. Получай, лентяй!.. Опять размахивается. Не ты?.. Ну, тогда и ты, и сосед твой, получайте оба! Надсмотрщик старается, кричит, поглядывая украдкой на солдата в проходе. На обладание плети много желающих. Ох, и бдительно будет следить за твоею работой новичок! Умело сломает он твои пальцы о железную скобу, и будешь ты, негодный к работе, проткнутый мечом, выброшен прямо в твоё же окно. Скатишься ты вниз по вёслам, хватаясь руками, в живительную прохладу, и долго ещё будешь плыть в потоке за кораблём, оставляя кровавый след в бурной пасти Тибра. Так что бей на выдох, чтобы застонали под ударом, подтвердили твоё мастерство. А не то солдат поманит таких же как и ты, троих. Схватят тебя, наденут резво кольцо на ногу, и пойдёт солдат по проходу, разминая затёкшую спину, выбирая замену тебе.
…Над потолком прохода на коротких цепях висит длинная медная кишка, проходящая над гребцами, соединённая перемычками сквозь пол с такими же медными полосами на каждом гребном ярусе с обоих бортов. Где-то на палубе, в небольшой каморке ближе к самой корме, под рулевыми мачтами, сидит счастливчик, в обязанности которого входит непрерывно бить по гнутой головке медной кишки железным пестом. Ударил, и пауза в девять секунд. Звук вибрирует по пластине, бежит по медной звонкой кишке вниз, убегая по ярусам. Цаммм!.. Вёсла дрожат в бурлящей воде. Цаммм!.. Вёсла медленно поднимаются вверх. И так часами, пока медь не стихнет, и лоснящиеся от пота и жира подёнщики не побегут торопливо по проходам, гремя горшками с варёными овощами. Ешь, гребец! Заработал!..
На прямоугольном возвышении кормы квинкверемы, в окружении свиты, префектов и жрецов, на тяжёлом, почти полностью отлитом из золота октафоре, в ушитой жемчугом тоге, сияет золотым венцом император. Утомлённый и напуганный ненавистными лицемерами, хвалителями и певцами, специальным эдиктом он запретил под страхом смерти приближаться к нему на расстояние крика. И рядом теперь у его ног разрешено быть лишь врачевателю Хариклу-греку, преданному астрологу Фрасиллу, и кинику по имени Дахак, рабу из Персии, привезённому с острова Родос. Но ближе всех к прицепсу совсем не человек. Двухметровая толстая, одуревающая от избытка цыплят, старая змея Глосса. Совершенно белая, потная, с выпученными бледно-зелёными глазами без зрачков на маленькой острой головке с загнутой кверху мордой. Глоссу боятся, ненавидят, ею брезгуют до дрожи, и боготворят, как самого Императора Тиберия.
По настоятельной просьбе Верховного понтифика, располагавшиеся под первой палубой двадцать жрецов-фламинов и сотня гадателей уже запели свои призывные песни, расставив клети жертвенных птиц, амфоры, чаши и кадильницы пред алтарями. Девы-весталки, хранительницы неугасимого огня, преклонили колени, серой безропотной стайкой окружив алтарь Юпитера, стройным пением возвещая небеса о жертвоприношении.
