– До скорого, – скидываю ее ослабевшие руки с груди и прыгаю в автобус.
Как раз вовремя – двери закрываются прямо перед моим носом, и железный удар сотрясает весь салон автобуса. Пассажиры испуганно вздрагивают. Трогаемся, сквозь приоткрытое окно слышу:
– Опять? Ты опять сделал это? Все! Ты – покойник! Слышишь? Артем Бесонов, я лично тебя урою!
Машу на прощание рукой, и это раззадоривает Олю кричать еще громче.
– Бесоно-о-ов!
Постепенно стройные фигуры девушек на остановке уменьшаются и исчезают, следом утихает и сердитый крик. Я выдыхаю – фу-у-ух, оторвался. Улыбка долго не сходит с моего лица, так что мимические мышцы начинают болеть. Лене, конечно, со стороны Оли ничего не угрожает. Та и так чувствовала себя неловко из-за наезда перед сестренкой. Правда, поцелуй ей крышу снес напрочь – орала на всю улицу, уже никого не стесняясь. Хе-хе, Кали такая Кали. Когда мы рвали в клочья орды кротосов, она была такой же безудержной.
Пассажиры все еще переглядываются и крутят пальцами у виска, а я, продолжая улыбаться, вспоминаю вкус коралловых губ.
* * *
– Вот урод! – Оля в последний раз топает туфлей по проезжей части и возвращается на остановку. – Своло… – Кира делает ей знак, указывая на сестренку Бесонова, и она тут же поправляется: – Негодяй, короче.
– Странно он был как-то одет, – задумчиво перебирая розовую прядь, замечает Рита. – Как будто в домашние футболку со штанами.
– Братик в них по больнице ходит, – кивает Лена, в восхищении разглядывая Олю. С одного пинка весь автобус встряхнула! Вот ей бы такой сильной стать. Никакая Шпигова не посмела бы ее трогать.
– В больнице? – вскидывает голову Оля. – Он лежит в больнице? Что-то серьезное?
– Ага, братик в аварию попал. Но выбрался ненадолго, чтобы мне помочь.
Рита переглядывается с Олей.
– Так значит, швы на его лице – это не после игр? – спрашивает Рита. – Это из-за аварии?
– Ага.
Оля вдруг ощущает странное удушье. Она касается кончиками пальцев своих губ – нестерпимо горящих после наглого поцелуя. Но теперь она вовсе не сердится. Теперь ей стыдно. Она собиралась избить больного! На глазах его сестренки! Есть ли более позорный поступок?
– Вы только сильно не бейте братика, – просит вдруг Лена. – После аварии он перестал управлять живой. Совсем больше ее не видит.
Есть – избить инвалида.
Внутри Оли натягиваются неведомые струны, причиняя физическую боль. Сердце сжимается.
– Я не буду его бить. Обещаю, – успокоить девочку – все, что она теперь может. – Скажи, пожалуйста, в какой больнице Артем лежит?
– Зачем тебе? – прищуривает глаза Кира.
– Хочу извиниться, – Оля плотно поджимает губы. Жар никак не хочет их покидать.
* * *
Вечером ко мне в палату вламываются три перца. Все на понтах, на волосатых запястьях болтаются золотые цепи, уши проколоты, глаза либо полупьяные, либо полутрезвые – выбирайте, что больше нравится.
– Крысеныш, это ты мою сеструху обидел? – скучающе бросает кадр в белом пиджаке.
– Блондинка с надменным лицом? – уточняю. – Она с подругами избивала мою сестренку в подворотне. Так что за дело обидел.
– Ты гон не гони! – пищит второй, худой, как жердь, с бородкой. – Знаешь, чья она дочь? Чей Боря сын? Попутал ты серьезно.
С трудом сдерживаюсь. Речевой этикет, конечно, на уровне каннибалов-тираназов – разговор у тех сводится к односложным рыкам и гавканьям. А если обнаружат у сородича открытую рану, то и этого не будет – молниеносно кинутся всей толпой и обглодают целиком до костей. Но раны у меня, к счастью, все зашиты.
