Ее товарки также сразу прошли в свою комнату, они тоже валились с ног от усталости. Только Наталья чувствовала себя прекрасно, старушка бодренько просидела на кровати, покачиваясь, весь день. Она пояснила, что никогда не выходит вечерами в холл вместе со всеми остальными: никто не хочет общаться со старухой, да и особое «предназначение» жильцов этой комнаты отталкивало от них молодежь, тем было неловко контактировать со смертницами.
– Послушай, Наташа, а почему ты все время говоришь о смерти? Что это за опыты? Что тут делают с женщинами? Олег Аркадьевич говорил о витаминах…
– Какие там витамины! Тут человека опускают в воду и пропускают токи, лучи всякие, смотрят, как они повлияют на организму. Сначала свинью туда, потом бабу… Может, и не сразу помрешь, так их же повторяют, опыты эти, пока не сдохнешь… Да мне все равно тут лучше, чем в стардоме, там бы уже с голоду померла давно. Я сама согласилась поехать. Вот только скучно стало без старух. Вы тоже тут со мной сидеть не будете, вон вас на работу определили… И что Валя рвется туда? Сидела бы со мной…
Комната была небольшая, в ней помещались только четыре кровати и тумбочки возле каждой, даже стульев не было. Все женщины устроились на кроватях и молчали, разговор не клеился, слушали доносящиеся сюда звуки рояля и голоса. Галя вдруг затянула какую-то свою песню, сначала совсем тихонько, себе под нос, потом все громче. Песня была странной, ужасно монотонной, заунывной. Когда она допела, Наталья спросила, о чем песня-то? Та задумалась, похоже, не могла перевести на русский.
– Это чабанская песня.
– Об овцах, что ли?
– Нет, он поет: «На курганчике, на мурганчике, стоит хорцык-морцык, зайчик земляной»…
– А дальше?
– Все.
От изумления у Марии открылся рот…
– Это все?
Вообще-то, Галя пела довольно долго… Спрашивать, что это за зверь такой «хорцык-морцык, зайчик земляной», Мария, конечно, не стала…
Валя прилегла прямо на покрывало и заснула, слушая Галину песню, она даже начала тихонько похрапывать, сама Галя тоже как-то быстро отключилась. Только что пела и вот уже ткнулась в подушку и вовсю посвистывает носом. Одна Наталья все сидела, покачиваясь, на своей кровати, глядя в одну точку. В тусклом свете высохшая, сморщенная, как печеное яблоко, старушка выглядела мумифицированным трупом. Марии стало страшно, она отвернулась и постаралась больше не смотреть на свою соседку.
Да, сегодня она, наработавшись, так устала, что не было сил раздеться и потому, так же, как и другие, не раздеваясь, тихонько опустилась на подушку. Думала, что полежит немного, а потом сходит в душ и тогда уж ляжет спать по-настоящему, сегодня-то она сразу заснет. Но стоило ей только прилечь, и она поняла, что ни раздеваться, ни идти в душ уже не сможет – не было сил пошевелиться. Мария отключилась. Через пару часов ей все же пришлось проснуться – Ира осторожно трясла ее за плечо.
– Ты чего?
– Тетя Маша, мне надо с вами поговорить, – глаза у Ирочки наполнились слезами.
Мария села.
– Что случилось? – шепотом спросила она.
– Я боюсь, сегодня он меня, наверно, возьмет…
– Что возьмет? – спросонок Мария никак не могла понять, о чем говорит Ирочка.
– Вчера он Лику забрал, а сегодня, наверно, меня…
До Маши наконец дошло, о чем говорит этот ребенок.
– Тебе сколько лет-то?
– Девятнадцать.
– Я думала, тебе шестнадцать всего.
– Я боюсь, – у Ирочки по розовым щечкам потекли слезы.
