Его голос ровный, на одной ноте, и холодный как воды залива.
– Последние сутки были для вас значительным испытанием, и я очень об этом сожалею. Никто из моих людей больше не станет вас удерживать и принуждать. Я прошу вас о помощи, Ада. С вами ребенку будет легче освоиться в моем доме. Если вы согласитесь задержаться на несколько дней и помочь с ребенком, пока я не найду его мать или другой вариант ухода, то вам предоставят все удобства, а также оплату. – Скользит взглядом по моим старым джинсам и поношенной футболке и называет сумму, которая обычному человеку показалась бы грандиозной.
Вырвавшись из тисков моей жизни, я стала обычным человеком, поэтому деньги придутся очень кстати. Даже если их мне заплатит самый черствый мужчина в мире.
«Найду его мать или другой вариант ухода»
Он человек вообще или как?!
Проследив за моей реакцией, хозяин продолжает.
– Когда придет время уехать, мой личный шофер доставит вас куда угодно в целости и сохранности.
Мои напряженные донельзя мышцы понемногу расслабляются. Не могу не признать, что мне только что предложили решение самых насущных проблем: как выбраться из закрытого поселка, как покинуть территорию синдиката незамеченной и на какие деньги купить новые документы.
Внутри борются противоречивые чувства. С одной стороны, это предложение кажется хорошим выходом из сложной ситуации, но…
Можно ли доверять этому мужчине?
Нико.
Татуировки на руках и шее. Сильное, тренированное тело. Бесстрастное лицо. Голос без эмоций.
– Несколько дней, да?
Хозяин по-прежнему стоит у окна, но теперь смотрит на меня. Пристально. Рассчитывает, и считывает, и подсчитывает меня, как компьютер.
Сомнения роятся в мыслях, отвлекают, но я не могу поймать их и понять, не могу успокоить копошащуюся внутри тревогу. Опускаю взгляд и замечаю шерстяные носки на моих уже согревшихся ногах. Этот маленький жест заботы, до странного личный в нашем полном незнакомстве, становится решающим фактором.
– Хорошо, – отвечаю шепотом.
Будем надеяться, что скоро найдут мать малыша, и она жива и здорова.
Хозяин никак не реагирует на мое согласие. Нет ни облегчения, ни улыбки, ни благодарности.
– Мы можем сейчас посмотреть на ребенка? – спрашивает ровным тоном.
– Да, конечно.
В задумчивости направляюсь к балкону, но останавливаюсь на полпути, когда слышу его голос.
– Если вы предпочитаете лезть обратно через балконы, то встретимся в вашей комнате. Я пройду по коридору.
В его глазах нет ни смешинки, а меня трясет то ли от нервного напряжения, то ли от смеха. Вот уж точно, не стоило идти к нему, толком не проснувшись.
Мы идем по коридору, он отпирает дверь моей комнаты.
Нико спит, раскинувшись на диване. Причмокивает во сне.
Нико-старший включает фонарик на телефоне и приглушает свет ладонью.
Я расстегиваю пижаму малыша, показываю синяки на ребрах.
Тишина тикает сердцебиениями, торопливыми моими, медленными хозяина дома. Нико-старший распрямляется, на его лице по-прежнему штиль. В этот момент я почти ненавижу его, хочу толкнуть в грудь, залепить пощечину, сделать ему больно. Потому что никто не может и не должен оставаться бесстрастным при виде следов детских страданий.
Выключив фонарик, он поворачивается к двери.
– Вам еще что-нибудь нужно? – спрашивает небрежно.
– Не запирайте дверь, пожалуйста. Я не стану никуда лезть и шпионить. И сбегать не собираюсь. У нас с вами договор, а я привыкла сдерживать обещания.
