В клинику мы заходим под прикрытием охраны, с черного входа. Доменико разговаривает с врачом наедине, потом они подходят к малышу. При виде врача, пожилого мужчины с буйной седой шевелюрой, тот впадает в истерику и намертво цепляется за меня, как будто от этого зависит его жизнь. Никто из нас не может его успокоить. Врач с трудом осматривает его у меня на руках, потом они с Доменико уходят.
Ребенок сразу затихает, кладет голову на мое плечо и жалобно всхлипывает.
Молодая медсестра приносит плюшевого медведя, играет с Нико, и он без слез и страха отправляется с ней на рентген. Значит, боится не всех медработников.
На враче не было белого халата, инструментов тоже не было. Он видит малыша впервые. На женщин и на молодых мужчин малыш реагирует нормально, а врач пожилой, с кудрявыми седыми волосами.
Это заставляет задуматься.
На обратном пути я не выдерживаю.
– Доменико, у меня много вопросов о вашей жизни, однако не стану их задавать. Чем меньше я знаю, тем лучше. Но я хотела бы знать заключение врача.
Он отвечает не сразу. Долго молчит, будто не слышит меня или не хочет слышать.
– Других повреждений не нашли, – отвечает наконец.
Впервые за последние дни я выдыхаю с облегчением, однако это не гасит мою ненависть к человеку, причинившему малышу боль.
С силой сжимаю зубы, перед глазами красная пелена. Горькая, горячая ненависть пенится на языке. Всю жизнь я презирала синдикат за насилие и жестокость, а теперь все во мне требует жестокого наказания для того, кто обидел малыша. Без суда и следствия.
Доменико все замечает. Бросает на меня взгляд, полный понимания, и чуть заметно кивает. Того, кто обидел Нико и его мать, ждет наказание.
– Я бы сама хотела наказать виновного… – признаюсь шепотом. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и я смотрю на них и гадаю, какой способ наказания я бы предпочла. Как далеко бы зашла.
В тот момент я впервые признаю, что во мне течет кровь синдиката.
Мы возвращаемся. Доменико следит, как я достаю ребенка из автомобильного кресла, взглядом провожает каждое движение. Интересно, когда он решится прикоснуться с собственному сыну?
Около крыльца толпятся мужчины, нас провожают любопытными взглядами. Всем интересно, пустил ли Доменико мать его сына в свою постель. В том, что я хочу туда попасть, никто не сомневается. У Доменико деньги и власть. Он скандально популярен, женщины липнут к нему день и ночь. Ему не позволят жениться на жемчужине синдиката или другой приличной девушке, однако среди дам попроще, а также неудовлетворенных жен власть имущих на него большой спрос.
Для людей Доменико я всего лишь очередная девица, за которую некому заступиться. Как бы босс со мной ни поступил, они будут на его стороне. Помощи и поддержки ожидать не стоит.
– Босс! Мы тут… Короче, вы сказали про мисс Томпсон и про вашего… про маленького Нико, так мы… скинулись и вот, это малышу! – раздается немного смущенный мужской голос.
Доменико останавливается, и я чуть не врезаюсь ему в спину. Заставляю себя отступить, но при этом непроизвольно втягиваю его запах. Задерживаю в легких, смакую. Прикрываю глаза от удовольствия и одновременно ругаю себя последними словами. Нашла кого нюхать!
Мужчина протягивает боссу огромную коробку в праздничной обертке. Доменико кивает в знак благодарности (надеюсь, никто не ожидал от него добрых слов или улыбки) и дает знак Орсону. Тот подхватывает подарок и, подмигнув, следует за мной наверх.
