Без дураков. Лучшие из людей. Эхо Москвы - страница 4

Т. ТОЛСТАЯ: Нет.

С. КОРЗУН: Совсем нет никакой? Вообще с сестрой дружны были? Она старшая ваша сестра, да?

Т. ТОЛСТАЯ: Да, я очень с ней дружна.

С. КОРЗУН: Не ссорились в детстве никогда?

Т. ТОЛСТАЯ: Она старше. Не получается ссориться.

С. КОРЗУН: Из ваших двух самых известных дедов Алексея Толстого и Михаила Лозинского – к кому ближе по духу?

Вообще как вот в вашей семье какая-то конкуренция между ними или воспоминания?

Т. ТОЛСТАЯ: Нет, ну, я не застала Алексея Николаевича, он умер в 1945 году. Михаил Леонидович, соответственно, десятилетием позже. Ну, я их не помню. То есть я и Михаила Леонидовича не помню в этом смысле. Они совсем разные, как я их понимаю. Совсем разные семьи, совсем разные приоритеты, характеры, установки. Тут есть такая вещь, как генетика. Вот мне генетически гораздо ближе Алексей Николаевич. И я его понимаю. Я его изнутри знаю. Я знаю, как он писал. Я открываю его текст, и я вижу, что он делал. Вижу, как он водил рукой, не важно пером или машинкой. Я это понимаю.

С. КОРЗУН: И голубая кровь чувствуется не в смысле вот того…

Т. ТОЛСТАЯ: Оставьте цвет, потому что это совсем другие вещи меряются здесь. Я просто знаю, как это делается. Он сделан из того же материала, что и я. При том, что его я не знала, я знаю про него все. Отношения вполне сложные. Потому что развелся, например, с моей бабушкой, которая его очень любила, аж в 1935 году. Бабушку я очень хорошо помню. Бабушку я очень любила. Она другой совсем человек, она была поэтессой, Наталья Васильевна Кандиевская. И она мне тем самым милей. Мой один человек, которого я не знала, и любимая бабушка, чьи стихи я обожаю. Но генетически я вот туда отношусь.

С. КОРЗУН: Если серьезно, аристократичность ощущаете в себе? Есть порода? Вас же называют соответственно, да Екатериной называют даже, знаю.

Т. ТОЛСТАЯ: Здесь дело не в аристократизме, когда меня называют Екатериной. Это мой тиранический характер и самоволие, я бы сказала, обзывается. А что такое аристократизм? Ну, Пастернак считал, что русские аристократы – самые большие демократы. Вот в этом смысле демократическое отношение ко всему живущему – да. Это то, на что я, во-первых, ориентируюсь, во-вторых, я воистину так отношусь ко всему. Для меня все равны внутренне. Я не чувствую никакого самоумаления перед людьми, которые находятся по каким-то там статусам выше и никакой надменности по отношению к тем, кто является как бы по статусу ниже. У меня этого не существует. Совсем другие отношения к людям, совсем другие мерки.

С. КОРЗУН: Прислуга есть в доме?

Т. ТОЛСТАЯ: У меня есть домработница, которая приходит ко мне. А прислуги в доме нет.

С. КОРЗУН: Вы к ней относитесь как к домработнице?

Т. ТОЛСТАЯ: Я ее обожаю.

С. КОРЗУН: Или как к члену семьи?

Т. ТОЛСТАЯ: Нет, не как к члену семьи. Она не живущая, она приходит. Она друг. Она совершенно потрясающая женщина, абсолютно замечательная. Мне жалко, что она у меня вынуждена быть домработницей, потому что это человек исключительного редкого, внутреннего достоинства, огромного ума и такой душевной тонкости, которую я редко встречала. Я ее просто очень люблю.

С. КОРЗУН: К дедушке Толстому, если вернуться, не бывает стыдно за какие-то его…

Т. ТОЛСТАЯ: А чего за его-то? Он сам имел возможность ответить за себя. Нет, мне бывает стыдно только за себя.