Направляясь в тот вечер домой, Барбара Хейверс чувствовала себя чуть ли не счастливой. Во-первых, беседа с Чарли Буровом, также известным как Блинкер, давала надежду на то, что следствие сдвинется наконец с мертвой точки. А во-вторых, день, который она провела вне стен оперативного штаба и посвятила конкретной сыскной работе, да еще в компании с Линли, заставил ее призадуматься: а так ли уж ей необходимо восстановление в звании? Рассуждая в таком ключе, она нашла местечко, чтобы приткнуть «мини», и даже припустивший дождь и ветер, бросавший ледяные капли ей в лицо, не испортили ей настроения. Она просто прибавила шагу и, в такт песенке, которую она неожиданно для себя вдруг стала напевать, заспешила к Итон-Виллас.
Свернув на подъездную дорожку, она кинула взгляд на окна квартиры на первом этаже. В жилище Ажара горел свет; в одном окошке Барбара разглядела Хадию, сидящую над раскрытой тетрадью за столом.
Уроки, подумала Барбара. Хадия была прилежной ученицей. Хейверс невольно остановилась под окном, наблюдая за девочкой, сидящей в свете лампы. В этот момент в комнату вошел Ажар, прошел мимо дочери. Хадия проводила его тоскливым взглядом, но он даже не подал виду, что заметил дочку, и она промолчала, снова уткнувшись носом в тетрадку.
У Барбары от этой сцены защемило сердце. А еще пронзил острый приступ гнева, и она не стала искать, откуда взялось в ней это чувство. Она зашагала по тропинке к своему коттеджу. Оказавшись дома, она щелкнула выключателем, бросила сумку на стол и вытащила из буфета готовый ужин – банку, содержимое которой немедленно вывалила на сковороду. После Барбара сунула два куска хлеба в тостер, а из холодильника извлекла банку пива, пообещав себе, что в дальнейшем сократит потребление алкоголя: ведь это был уже второй вечер, когда она нарушила установленный ею же режим. Но повод был – как не отметить сегодняшнюю беседу с Блинкером.
Убедившись, что далее ужин будет готовиться без ее участия, Барбара направила усилия на поиски телевизионного пульта, который, по своему обыкновению, спрятался. В процессе поисков она очутилась у телефонного аппарата и только тогда заметила, что красный огонек автоответчика мигает. Она нажала несколько кнопок, чтобы включить записанное сообщение, а сама возобновила поиски пульта.
В комнате зазвучал голос Хадии, напряженный и тихий, как будто девочка пыталась утаить разговор от ушей другого человека.
«Я наказана, Барбара, – сказала она. – Мне не разрешается выходить на улицу, разве только в школу. Я раньше не могла тебе позвонить, потому что мне нельзя даже звонить. Папа сказал, что я наказана до тех пор, пока он не решит, что достаточно, и я считаю, что это несправедливо».
– Проклятье! – пробормотала Барбара, уставившись на серый аппарат, из которого доносился голос ее маленькой подружки.
«Папа сказал, что это из-за того, что я с ним спорила. Я-то не хотела отдавать диск Бадди Холли, понимаешь? Поэтому, когда он сказал, что я должна его вернуть, я спросила, нельзя ли просто оставить его у тебя на крыльце с запиской. А он говорит, что нет, что я должна сделать это сама. А я ответила ему тогда, что это несправедливо. И он сказал, что я буду делать то, что он мне скажет, а поскольку я совсем не хотела этого делать, то он хочет убедиться, что все сделано как надо, вот поэтому он и пошел тогда со мной. А потом я ему кричала, что он злой, злой, злой и что я ненавижу его. А он… – Девочка замолчала, должно быть, прислушиваясь к чему-то. Потом торопливо закончила: – В общем, я никогда не должна с ним спорить, вот что он сказал мне и наказал. Запретил говорить по телефону, смотреть телевизор, и мне вообще ничего нельзя, только ходить в школу и возвращаться домой, и это несправедливо! – Она заплакала, пробормотала между всхлипами: – Пока!» – и сообщение на этом закончилось.
