– Он очнулся, Юрий Серафимович! Я же говорила, что он сегодня очнется, вот он и очнулся!
Теперь каблуки. Твердые, решительные, мужские.
Юрий Серафимович был тридцатилетним спортивным и, судя по не дежурной, а естественной улыбке, жизнерадостным человеком. Белый халат еле слышно потрескивал, когда он присаживался на табурет рядом с кроватью. От халата исходил приятный запах чистоты и крахмала.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Юрий Серафимович.
– Не знаю, – честно признался он.
– Еще не знаете, – уточнил Юрий Серафимович, теплыми пальцами посчитал пульс лежавшего в кровати и спросил застенчиво: – Кто вы?
– Кто я? – Он как бы повторил вопрос.
– Да, да, – подтвердил свой вопрос Юрий Серафимович, – кто вы?
– Кто я? – задал встречный вопрос он.
– Вы не знаете, кто вы? – осторожно удивился Юрий Серафимович.
Он помолчал недолго и откликнулся печальным эхом.
– Я не знаю, кто я.
– Успокойтесь, успокойтесь… – Юрий Серафимович еще раз улыбнулся, но на этот раз улыбочка была явно принужденной. – Вероятно, у вас после сильнейшего шока временная потеря памяти. Это проходит, это всегда проходит.
– Какой шок? – Его вопросы были тяжелы и просты.
– Шок, полученный вами одновременно с ожогами, вывихом правого плеча и серьезным сотрясением мозга при автокатастрофе.
– Какой автокатастрофе? – продолжал тупо недоумевать он.
– Вы попали в автокатастрофу, – терпеливо и почти по слогам, как дефективному, стал рассказывать Юрий Серафимович. – Ваш автомобиль «жигули» на повороте сорвался с обрыва. Вы – неместный и, вероятно, поэтому не знали коварного поворота на дороге. Ваш «жигуленок» дважды перевернулся и загорелся. И тут произошло два чуда: непонятным образом вы с таким сотрясением мозга сумели выбраться из горящей машины и бросились в нашу речку. Это первое чудо. А второе чудо, что вы, лежа без сознания в воде, не захлебнулись. Вы – замечательный везунчик, и я уверен, что с вами будет все в наилучшем порядке.
– Где я?
– Вы в больнице.
– Где я? – раздраженно повторил он.
– Вы в районном центре Мельники, что в двухстах верстах от Первопрестольной. Такой ответ вас устраивает?
– Не знаю. – Он действительно не знал, устраивает его такой ответ или нет. Он ничего не знал.
– Ну напрягитесь! Напрягитесь! – вдруг требовательно взмолился Юрий Серафимович, до ощутимости сжав его запястье. – И вспоминайте. Не факты, не события, не людей – вспоминайте самые последние свои ощущения и эмоции. Ну, ну! Ночь, вы один в автомобиле, удовлетворение от завершенного дела или азарт для завершения незавершенного… Покой, тихая музыка из автомобильного радиоприемника… Какая музыка? Какая музыка?
Он опять закрыл глаза. И снова не вспомнился – увиделся отвратительный адский огонь. И больше ничего.
Иван Всеволодович Гордеев сказал:
– Что ж, пора, пошли, – и вздохнул прерывисто – от волнения.
– Чевой-то боязно! – сам про себя удивился боевой генерал Алексей Юрьевич Насонов.
А бывший начальник службы безопасности движения «Патриот» Вячеслав Григорьевич Веремеев попытался отвертеться:
– Мне-то что там делать? Вы на сцену идите, а я тихонько в зал пройду.
– Еще чего! – рявкнул генерал, обрадовавшись, что кто-то перепугался сильнее, чем он. – Пойдешь с нами как миленький!
– Не на сцену, а к кафедре, не в зал, а в аудиторию, – машинально поправил Веремеева Иван и первым шагнул в приоткрытые высокие двери.
Классическая институтская аудитория: столы – ряды по горке вверх, массивная дубовая кафедра, полукруглая площадка и на ней стол и три стула. Первым к столу на правах старожила подошел Иван. За ним – генерал и совершенно потерянный Веремеев.
