Без грима - страница 30

Оживить иллюзию, придать ей подлинность и объем ему помогал пармидол. После его приема звуки, запахи и цвета казались ему обновленными, посвежевшими. Боль притуплялась, отходила до поры на задний план. Убаюканный обезболивающим, он снова и снова возвращался к съемкам, пестовал в себе своего будущего солдата. Под конец своих мнимых репетиций, он, запутавшись во времени и испытывая абсолютную ко всему апатию, обычно засыпал недолгим сном, в котором продолжали мелькать обрывки сыгранной им роли. Все, что не касалось его возвращения на сцену, мало интересовало его. Из созданного им самим эфемерного мира он взирал на настоящий мир отчужденно, подобно роженице, по праву своей миссии не замечающей ничего вокруг нее. Одна только новость, пришедшая оттуда, заставила его горевать искренне и горячо: ему сказали, что умер Иннокентий Семенович Витте…

Все пять лет учебы в Театральной академии на Моховой он всерьез подозревал, что мастер их курса – старенький, сухой как лавровый лист Иннокентий Семенович с пышной фамилией Витте – ставит своей единственной в жизни задачей отравить жизнь своим студентам. «Дефективные с художественным уклоном – вот вы кто!» – частенько оглашал он своим скрипучим дискантом зал, где проходили занятия. Иногда Витте, склонный к витиеватым формулировкам, для разнообразия прибегал в отношении игры своих питомцев к словосочетаниям «потуги мертвого» и «сумасшедшие на свободе» – по части умения награждать обидными эпитетами их мастеру курса в академии не было равных. Ему же почему-то от Витте доставалось в особенности – решив пойти в разрез с мнением своих коллег, суливших молодому Лефортову успешное актерское будущее, Иннокентий Семенович был безжалостен к своему ученику и язвил его почище остальных, намекая все чаще на его завышенные амбиции. «Захвалили вас, Лефортов – ох, захвалили, халтурите много. Выпендриваетесь, как будто после выпуска вам уже светит посыпанная цветами дорожка. Так вот вам до этой дорожки – как хромому до Луны, ясно? Солому будете есть после института – вот тогда и вспомните меня. Лучше деньте куда-нибудь вашу спесь и будьте добры работать в полную силу».

Прошло совсем немного времени после окончания академии, как он понял – старый Витте был прав. Да, в начале учебы его не оставляло какое-то необъяснимое предчувствие, что его карьера сложится сама собой, без особых усилий с его стороны, благодаря одному лишь его таланту, который не может остаться незамеченным. Воображение рисовало картину – он получает предложения о работе от ведущих драматических театров и одновременно его зовут сниматься в кино; он окружен поклонниками, и утопает в цветах и аплодисментах. Суровая же реальность была такова, что на протяжении двух первых лет в театре, не помогай ему мама, он питался бы одними кашами – денег, которые платили ему за его роли, хватало только на то, чтобы купить крупу. Пророчества его педагога попали точно в цель – казалось, в те моменты, когда старик отчитывал его, он видел его будущее. Витте был единственным, кто открыл ему глаза на то, как тяжело быть актером.

После окончания академии он никогда больше не видел Витте. От своего бывшего однокурсника Листьева, актера театра «Балтийский дом», он узнал два года назад, что его старый преподаватель вышел на пенсию и живет в глубокой нищете.

– Ты не поверишь, – позвонил ему однажды Листьев, – иду к друзьям в гости, а у них во дворе возле помойки стоит наш Витте с пакетом. Я – к нему. «Здравствуйте, – говорю, – Иннокентий Семеныч! Как поживаете?» Да еще громко так говорю, на всю улицу. А он как увидел меня, так аж в лице переменился и поспешил от меня куда-то. Ну, думаю, совсем из ума выжил, старый, своих уже не узнает. И тут бомж, который рядом в мусорном контейнере ковырялся, строго так мне говорит: «Чего человека смущаешь? Ну, приходит он сюда чем-нибудь поживиться, так не от хорошей жизни ведь». Я аж обомлел. «И часто он, – спрашиваю, – сюда приходит?». А бомж мне: «Часто – не часто, а коли у тебя пенсия такая, что на еду не хватает, то и в помойку полезешь. А почему так бывает? А потому что государство у нас такое, что в говне приходится копаться».