– Куда?
– В кабак.
– С кем?
– Ты что – ревнуешь?
– А как ты думаешь?! Не то слово!
– Успокойся. Я с шефом иду.
– Чем, интересно, успокоиться? Ещё хуже, что с шефом.
– Почему?
– Не пошлёшь… Да он же, ты говорила, в командировке?
– Ой, ты слушай побольше! Я соврала: эти двое просто достали меня. По полной программе. Не знала, как и отделаться. А с шефом – это так, деловое предприятие. Нас там всякой твари будет по паре. И куча нудных клиентов.
– А-а, ну что ж… – Никита развёл руки в стороны, не скрывая своего разочарования. – Ну, раз такое дело, давай хоть до ресторана провожу. Это где, далеко?
– Нет-нет, вот только этого, пожалуйста, не надо…
Задержала на нём задумчивый сочувственный взгляд и как будто смилостивилась, подсластив его горькую кручинушку:
– А впрочем, если хочешь, можешь встретить меня после. Только не у ресторана. Подождёшь у подъезда.
– Да-да, конечно же. Да хоть до утра! – ему не пришлось прикидываться, будто обрадовался, потому как он и вправду был рад…
И неожиданно смутился, удивившись чувству занозистому и нарывающему, что обнаружил нечаянно в себе, с утра ещё на пустом, казалось бы, месте, – как сладкая дёргающая боль. Опомнился – и запоздало притушил вспыхнувшую в глазах искорку тенью хмурой тучки, что заботой омрачила его дотоле безоблачное чело. Дошло, что опять сплоховал, – и разгладил озабоченную складку меж бровей, прояснившись белозубым оскалом глупой улыбки.
– Ну, до утра, надеюсь, дело не дойдёт, – задумчиво проговорила Натали, успев заметить нечто неладное в выражении его глаз, и потупила свой взгляд, чтобы скрыть, как тронула её эта его судорога на лице, что улыбкой, должно быть, зовётся, но тут же, совладав с кокетства невольными позывами, исправилась на серьёзный лад: – Где-нибудь, думаю, после одиннадцати. Пока то да сё, пока доеду… Сам понимаешь, мероприятие протокольное. Не слиняешь.
И подпустила ещё больше холодку во взгляд, отчего глаза приняли будничное и отчуждённое выражение, утратив глубину и загадку.
Хотел спросить Никита, при себе ли у неё зонтик, да отчего-то вдруг передумал.
Так и расстались, распрощавшись до вечера, отстранёнными, и каждый на свой деловой лад – задумчивым.
С некоторых пор Никита стал очень чувствительным к погоде и ко времени. Часы за ненадобностью он вовсе не носил на руке. По каким-то своим особенным признакам определял он, который час, где должны быть солнце и луна и будет ли дождь, когда начнётся и как долго продлится. Ошибался он редко. Минуты не проходило, чтоб не глянул на небо. Он помнил, какой был накануне закат, и какой сегодня рассвет. Давление нутром чуял. Он точно знал, откуда дует ветер, и легко осязал влажность и температуру воздуха. Смешно сказать, и потому он никому не признавался: однажды, роясь в старых вещах в чулане, наткнулся там на свои школьные географические дневники и с тех пор завёл толстую канцелярскую тетрадь, куда записывал не только свои наблюдения над погодой, но и разные приметы, предчувствия, жалобы знакомых на недомогание и прочее. Всё это, разумеется, пока вне строгой системы и время от времени, в часы скуки и интереса ради. И тем не менее, результат был налицо: он никогда не сворачивал напрасно торговлю при виде тучки и зря не выкладывал на прилавок товар – как если бы ветерок спешил по-дружески нашептать ему на ушко тайное знание, упредив любые капризы природы.
