Они доходят до переулка Сенсея и заглядывают к нему в коробки, наваленные друг на друга за мусорным баком.
– Сенсей, ты здесь? – кричит Билли.
Только у него есть отвага и настрой общаться иногда с этим непредсказуемым жителем центра Нью-Йорка. Джонни думает, что ему бы не хватило духу отвоёвывать это элитное пространство у конкурентов, для подобного нужно быть немного дурным и много безбашенным, как хозяин этого переулка.
– Что тебе? – отвечает показавшаяся из коробок косматая голова с серыми усами и бородой.
– Вылези к нам, – зовёт Растаман.
Кряхтя и шатаясь, он вылезает из-под покрывала, предоставляя под обзор гостей свои худые белые ноги, покрытые жидким ворсом и рельефными венами. Сенсей пьян. Он стоит босиком на холодном осеннем асфальте возле своей берлоги, от него разит спиртным так, что можно охмелеть просто находясь в его компании. Все трое мигом понимают, что зря пришли. Он и трезвый-то оставлял неизгладимый след в психике посетителей, а с алкогольным мозгом становился вообще существом из другой вселенной, один бог знал, что он видел и слышал в эти минуты невменяемости.
– Говорят, у тебя была сегодня гостья? – решается на диалог Джонни.
Он немного завидует Сенсею, потому как скучает по этому туману в голове, по отрешённости от реальности и наполненности души убаюкивающим ядом. К тому же, то количество огненной жидкости, которое влил в себя пьяный, хватило бы Джонни и закинуться, и купить новую обувь, если перевести в денежный эквивалент.
– Шта? Которого?
Бородатый шатается, поливая слюной свою длинную, почти по колено, хлопковую рубаху.
– Воровка! – наконец, тявкает он. – Там ботинок. Успел схватить.
Джонни поднимает с земли женский миниатюрный остроносый сапожок тёмно-зелёного цвета на плоской подошве и без застёжек, но с тонкой цепочкой, проходящей по пятке, отчего напоминает ковбойский «казак».
– Ээээ, моё! – рычит Сенсей.
– Зачем тебе? – удивляется Джонни.
Но тут же понимает, что и ему он не особо нужен, но раз уж взял, то поздно сдавать назад.
– Незачем… – махает рукой пьянчужка и забирается обратно в своё логово, мельком продемонстрировав гостям отсутствие белья под рубахой.
Разговор окончен. Гости переглядываются и решают убираться, пока хозяин квартала не вылез снова, но уже с иным настроем. Они выходят на широкий проспект и двигаются в сторону улицы с жильём Джонни, в конце которой им обещали коробки из-под холодильников.
– Что будешь с ним делать? – спрашивает Растаман, кивая на башмак в руках друга.
Джонни о нём уже забыл. Он не знает, зачем забрал обувку, да ещё и у кого? У чокнутого Сенсея! Вероятно, у него на фоне дырявого ботинка и приближающейся зимы появился непонятный пунктик по владению обувью. Он представления не имеет, зачем несёт сапожок к себе домой, но теперь уже выкидывать его не собирается. И чем недоумённей смотрят на Джонни друзья, тем большей решимостью, абсолютно ему не свойственной, он загорается.
– Послушай, Джон, если хочешь, оставь его, – примирительно выставляет ладони Малыш Билли. – Мы просто подумали, что у тебя есть план или потребность в женских сапогах. Не хочешь говорить – твоё право, расслабься.
Джонни смотрит на ребят рассеянно. Насколько он помнит, Билли начинал говорить таким тоном, когда люди огрызаются или ведут себя агрессивно, но это к Джонни не имеет никакого отношения, он растерял свою страсть к жизни и событиям много лет назад.
