Светские разговоры, по молчаливому соглашению сторон, остались в прошлом. Разговор перескочил на живопись, в которой я, хотя и разбираюсь вполне недурственно, не стал давить ни своим знанием классической школы живописи, ни прогнозами по части современного искусства. Так что разговор закончился, как ему и было должно, на приятной ноте.
… закрыв за собой дверь комнаты, я обессилено стёк вниз и долго сидел с закрытыми глазами на холодном полу, не в силах встать. Наконец, упираясь руками в колени, встал и нашёл в себе силы оглядеть комнату.
Небольшая, но светлая, чистенькая. Окна на задний двор, но не на коровник, как я подсознательно ожидал, вид вполне пристойный и пасторальный.
В комнате, ближе к двери, у окна письменный стол старинной работы, два стула, шкаф и комод. На стенах зеркало в простой раме, несколько пейзажей, не представляющих особого интереса, и потёртый, но вполне недурственный ковёр на полу. Ремонт и общая обстановка приличные, но несколько безликие, так что скорее всего, комнату используют в качестве гостевой.
В дверь постучали, и не дожидаясь ответа, женский голос произнёс:
– Ванна готова, херр Пыжофф!
– Хм… – стало ясно, что на полу я просидел много больше, чем показалось. Тяжело дался разговор… Вести светские разговоры, когда одна часть сознания рассыпалась на пушистое облачко просто потому, что рядом мама, мягко говоря, непросто.
Взяв из чемодана чистую одежду, прошествовал в ванную и погрузился в мир начищенной старинной меди, кувшинов с кипятком и услужливо-деловитой горничной, предложившей мне свои услуги.
По законам жанра, горничной полагается быть молодой и привлекательной особой с чёртиками в глазах, но увы, статями и физиономией она напомнила мне скорее старую клячу, да и пахло от неё какой-то конюшней. Впрочем, даже если всё было иначе, я бы не стал распускать руки и каким-либо образом дискредитировать себя.
За время, пока я купался, горничная разобрала мои вещи, развесив их по шкафу и разложив в комоде.
– Ах ты ж… – вполголоса ругнулся я, с колотящимся сердцем проверяя зашитые в одежду ценности. На месте, но…
– Закавыка… – тяну, кусая губы, – а-а, ладно! Вещи чистые, починенные, скажу прислуге, чтобы не трогали. Или…
Скривившись, я понял, что сегодня полночи буду аккуратно выпарывать из одежды золото и деньги, дабы таскать их при себе. А после, в ночь перед отъездом, заново прятать ценности по тайникам.
– И на обеде как на иголках… – бормочу я, наводя перед зеркалом последние штрихи.
Обед не задался. Херр Кирстен, весьма сдержанно, и я бы даже сказал – холодно отреагировавший на знакомство, за каким-то чёртом попытался вести себя со мной с позиции человека, безусловно высшего по положению.
– Алекс, – начал он, разрезая бифштекс, – чем ты думаешь заниматься?
На «Алекс» я вздёрнул бровь, но не стал реагировать резко. Посмотрим… может, он решил-таки принять меня в качестве родственника?
– Учиться, дядюшка Юхан, – спокойно отвечаю, цепляя вилкой морковь.
– Херр Кирстен, – с нажимом сказал он, откладывая столовые приборы.
– Очень приятно, херр Кирстен, – едва заметно склоняю голову, – херр Пыжов.
Разом похолодело так, будто из оконных проёмов выставили рамы.
– Херр… – произнёс одними губами хозяин дома, снова начав терзать бифштекс. Несколько раз он порывался сказать мне что-то, но лишь плотнее сжимал губы и играл желваками, очень заметными на квадратной физиономии, обрамлённой аккуратной бородой.
