– А вы что, из деревни родом?
– Нет. Я родилась не в деревне, мы с бабушкой жили в деревне.
– Вот те раз! – искренне удивилась Клавдия. – А я подумала, что вы из военных да городских. Вон и одеты, как москвичка.
– В Москве я только училась.
– Да кака разница кто откедова, – успокоила женщина Лилю.
Чай у Клавдии обернулся настоящим обедом, с наваристым украинским борщом, тушеной с мясом и капустой с картошечкой, с жареными грибочками («Вчера Ванятка в березнячке собрал на жареху»), с малосольными огурчиками.
Не спеша женщины «пробовали» пищу, похваливали хозяйку, а заодно и разговор вели. Говорили про погоду – дожди в этом году замучили, все льют да льют, про хозяйство – ягоды совсем нет, а вот огурчики ничего, завязь хорошая, про семью – младшая у кумы замуж собралась за военного, вроде бы парень и ничего, да ведь уедут, военные народ кочевой, нынче здесь – завтра там.
Лиля слушала их неторопливый разговор и воспоминания возвращали ее в детство, когда была жива бабушка, баба Маня, их подружки соседки. По вечерам они также собирались за чашкой чая, и разговор вели на такие же повседневные, бытовые темы. Как давно это было! Какими они тогда были счастливыми! Как жаль, что уже никогда не вернуть прошлое.
– А вот это вы возьмите с собой, – протянула хозяйка сумку, когда стали расходиться по домам.
– Что вы, зачем? Я не возьму! – запротестовала девушка.
– Как это не возьмешь? – возмутилась Егоровна. – Люди от чистого сердца тебе гостинцы несли, а ты не хочешь брать. Что ж теперя, все в помойку выбросить! Нехорошо так, милая. Бери, бери и не смущайся. Нам в радость, тебе во здоровьице!
Дома, разбирая сумку, Лиля ахала в восхищении и от всей души благодарила щедрых дарителей. Уже давно она не видела домашних молочка, сметанки, а тут и овощи с грядки, и кусочек свежего мяса, и хороший шмат сала. Вот только никак женщина не могла избавиться от чувства стыдливости.
Постепенно Лиля втянулась в работу, и ей даже нравилось общаться с людьми. Они так напоминали односельчан бесхитростным житьем-бытьем. Она привыкла к их привету и к их грубоватости. У нее появились свои подопечные бабушки и дедушки, одинокие люди, которым за хлебом в магазин пойти нет сил, не то, что по хозяйству что-либо делать.
Лиля, засучив рукава, мыла посуду, стирала нехитрые старческие вещи, убирала в доме.
– Оставь, дочка, веник. Я уж как-нибудь и сама подмету! Ты лучше поговори со мной, – просила одинокая бабушка.
– Я буду мести, а вы рассказывайте. И дело сделаем и поговорим.
– Ты хорошая девочка, у тебя душа красивая, – однажды сказал ей очень пожилой мужчина. – Вот только глазки у тебя грустные. Ребеночка под сердцем носишь мужнего?
– Конечно, – вспыхнула девушка.
– А он рад детенышу?
– Не знаю, – отвернулась Лиля, чтобы мужчина не увидел набежавшую слезу. – Мы об этом не говорим.
– Ну-ну, дочка, не переживай. Мы, мужики, пока на руках своего не подержим, счастья не понимаем. Вот увидит сына – обрадуется.
– Да кто ж его знает – сын будет или дочь.
– Сынок будет, это ты не сомневайся. Что так смотришь удивленно? Я не всегда таким старым и беспомощным был. Когда-то, дочка, я земским врачом работал, на три деревни один. И терапевт, и хирург, и акушер – все в одном лице! Сколько ж насмотрелся людских судеб! А ваша, женская доля, редко легкой бывает. Но ты верь, у тебя все должно быть хорошо! И деток нарожаешь, и муж любимый и любящий рядом будет, потому что душа у тебя светлая, незамутненная.
