Без ума, без разума… - страница 3

– Да, Ксения, – графиня с племянницей сидели в саду и вели неприятный разговор, – никак я не ожидала от тебя такого… Ты хочешь, чтобы я заботилась о тебе и твоем семействе, но какой же ты пример сама мне подаешь? Я всего-навсего тетка тебе, сестра твоей матери, какое же у тебя исключительное перед другой родней право претендовать на мои деньги?

– Но, тетушка… Какие деньги… – княгиня неловко развела руками.

– Эх, мать моя! – с укоризной покачала головой старуха. – Вижу, всё вижу! Стара уж для лицемерства! А ты покрасней, покрасней… В этом зазорного ничего нет…

Щёки старухиной племянницы покрылись краской, а Елизавета Петровна продолжила.

– Брат Петр и его сын Владимир мне так же родня, как и вы… Но ты хочешь, чтобы я отдала предпочтение твоему семейству. Однако сама ты о своей племяннице, дочери твоего родно брата, нимало не заботишься! Как прикажешь это понимать? Разве девочка тебе не родня? Разве не должна ты ей ровно столько же, сколько и родным детям?

– Но она только племянница мне! – воскликнула Ксения Григорьевна.

– Так же, как и ты мне, дорогая Ксения. Однако от меня ты требуешь таких забот, как если бы ты была мне родной дочерью! Странно… Ты противоречишь сама себе, моя милая…

– Ах, тетушка, ну войдите же в мое положение! Брат оставил слишком мало денег на содержание дочери… У меня у самой трое детей! Мы ведем жизнь, конечно, широкую, но мы и должны так жить! Наше положение налагает определенные обязательства на все семейство! Увы, мы разорены…

– Вы были разорены потому, что не умели рассчитывать своих средств! – воскликнула графиня. – Впрочем, это нынче беда общая, – она махнула рукою.

– Вам легко рассуждать, тетушка, у вас не было детей. Вы не знаете, что надобно своему сыну дать положение в обществе, доставить ему место, которое будет его достойно. Что дочерей надобно выдать замуж…

– Дорогая моя! – оборвала ее Елизавета Петровна. – Как раз все эти расчеты мне очень хорошо знакомы. Я живу не в пустыне, а в свете, и прекрасно знаю чего требуют дети. Но я никогда не делала различий меж своими и чужими, и всегда равно помогала всем, кому могла. К тому же, взять, к примеру, другого моего племянника – Владимира. Ему никто не «доставал места», как ты говоришь. Он сам своею волею, своими талантами поступил на военную службу и, должна тебе заметить, отличился на ней в лучшую сторону, добавив славы нашему имени! Он лишь на два года старше твоего Евгения, а уж в чине подполковника… А начинал простым поручиком, как и прочие. Был на войне, имеет ордена, был ранен! – графиня разошлась не на шутку. Племянника она обожала и не знала, какими еще словами подчеркнуть его достоинства.

– Тетушка, но два года разница существенная! В двенадцатом году Владимиру было уж семнадцать лет, а Евгению? Всего пятнадцать! Куда бы, на какую войну он отправился?

– Ксения, да я не о том! – сказала графиня. – Не важно, служил твой сын, нет ли… Дело в том, как нынче он может применить свои силы. Ему теперь сколько лет – двадцать три? Что же он? Служит?

Да, – ответила Ксения Григорьевна, – по статской линии идет. Тут, конечно, не столица, но перспективы у него немалые, все же наше положение здесь, в К., весьма и весьма существенно.

– Вот, а ты говоришь, нету средств!

– Средства есть, но слишком скудные, не к нашему положению!

– Ксения, довольно. Я все поняла, – Елизавета Петровна поднялась, – я теперь хочу прогуляться, а насчет моего завещания я уж знаю, что напишу. Дождитесь лишь моей смерти, и вы тоже все узнаете…