Бездна и Ланселот - страница 57

– Но тогда ставка в такой безумно рисковой игре должна быть также запредельно высока, – заметил Ланселот.

– Да, мистер Ланселот, эта игра, безусловно, стоит сожженных свеч – что, собственно, мы вам тут битый час и втолковываем, – резюмировал Штокхаузен. – Посмотрите, человечество зашло в тупик, оно явно деградирует, погрязнув в бесконечных экономических кризисах, эпидемиях, содомии, обмане, воровстве и еще черт знает в чем. Настоящее понятие чести, на котором раньше держался этот мир, сохранилось сейчас разве что у нашего прусского офицерства, да вот еще у потомков почтенного самурайского сословия. Даже высокородные английские лорды – это теперь больше торгаши, чем хваленые джентльмены. На планете торжествует хам! Если оставить все как есть, то лет через сто все будут лишь хрюкать и толкаться у корыта, окончательно превратившись в свиней, как команда Одиссея на острове Цирцеи. Большевики в России тоже это чувствуют, они пытались зажечь перед миром взамен Вифлеемской новую красную звезду, соблазняя пролетариев несбыточными идеалами равенства и братства. Но тем-то коммунисты и опасны, что толкают род людской встать на путь простой и ясный, но ложный – ведь создавать новый мир у них должны сами пролетарии, плебс, то есть те же, в сущности, свиньи. Только какая Цирцея вернет им человеческий облик? А если даже кому-то и вернет, он уже не будет пролетарием и сразу потребует себе тепленького местечка под солнцем. Нет, над миром должна пронестись очистительная буря – иначе род людской самим своим существованием оскорбляет образ Божий. А на смену выползшим из деревенской грязи жвачным животным должен прийти сверхчеловек – создание, совершенное во всех отношениях.

– Иными словами, господин фон Штокхаузен, вы намерены ударными темпами вывести из подручного материала некую новую, элитную человеческую породу. Прекрасно! Однако я думаю, что любая элита оправдывает свое существование, если только ее второе имя – долг и честь. Но скажите на милость, кому эти ваши сверхчеловеки будут служить своими сверхспособностями? Вождю, фюреру, самим себе? Можно ли говорить о подлинных чести и долге, если они будут предназначены, так сказать, для внутреннего употребления, для сохранения лишь собственного благополучия узкой группы людей?

– А в чем же, мистер Ланселот, по-вашему, состоит долг и честь? Разве не в верном служении своему сюзерену, а значит, и отечеству? Вот самурай Хашимото-сан наверняка со мной согласится – только в этом и состоит истинный смысл названных добродетелей.

– Несмотря на то что я американец, мне кажется, что заслуга английского правящего класса, который вы, правда, уже успели записать в торгаши, в том, что ему удалось убедить свой народ – каждый должен стремиться вести себя как истинный джентльмен или, по крайней мере, походить на него. Это и есть тот идеал, который был усвоен британским национальным сознанием. Не заставить, а именно убедить, причем прежде всего своим личным примером.

– Ну, положим, английские джентльмены далеко не единственные, кто возвел идеал рыцарства на высокий пьедестал и сделал образцом для подражания, – возразил барон де Броссар. – Я считаю, что историческая заслуга не одних только англичан, но вообще мирового дворянства как раз и состоит в том, что оно создало и передало в массы свои понятия о долге, верности и чести. Рыцарь без страха и упрека, почитающий своим священным долгом приходить на помощь всем слабым и неправедно обиженным, к какому бы классу те ни принадлежали, и карающий зло, где бы он его ни встретил, – вот на самом деле высший нравственный императив! Конечно, во все века лишь малая толика людей могла следовать ему безоговорочно, но только их присутствие способно удержать мир от катастрофы.