Бездомный - страница 3

– Да, что-то не везет тебе с претендентами на крепкую руку и восточное сердце. А как поживает наш инкогнито из Эванстона?

– Пока не раскрывается, но пишет регулярно, – оживилась Дина. – И как! Даже я со своим куцым английским поэтический стиль его писем почувствовала, а некоторые его фразы… – вот, например, послушай: “Your eyes are like black roses in my last spring”. Звучит? Или вот еще: “I will treat you like the Queen in my royal garden”. Или вот это: “I will be the loyal dog at your toes”.

Дина взмахивала ножом, как дирижерской палочкой.

– Поэт! Как выпить дать поэт! И все в нем вроде на месте, и пенсионный возраст, и детей нет – претендентов, то есть, на наследство. А ты как думаешь, к чему это?

– Трудно сказать, – нехотя ответил Максим. – Но не кажется ли тебе, что пахнет все это какой-то… химией?

– Да уж какая тут химия, если он мне сам свой эванстонский адрес на днях прислал? В гости, правда, пока, не приглашал, но ведь дорого яичко с Христову дню.

– Но все равно, подруга, будь осторожна. Не дай Бог, еще изнасилуют тебя в королевском-то саду за каменным эванстонским забором, – прищурился Максим.

– Изнасилуют? Ха-ха! Да я сама, кого хочешь, изнасилую! А в королевском саду – так по полной программе, – подскочила Дина в кресле.

Вечером они пили чай на крыше максимового дома – огороженной металлической сеткой открытой веранде с дощатым полом. Максим расхаживал по крыше со своей “сексуальной” чашкой.

– А вообще-то, подруга, хоть и не идут у тебя дела со старичками, но как сказал один поэт: “Нам выпало малое счастье нерусского бытия”.

– Ах, Максимушка, не малым счастьем жив человек, но мечтой, продирающейся сквозь тернии к созвездию золотого тельца! – жарко выпалила Дина.

– Ну, что же, пастушка золотых тельцов, выпьем тогда чаю за твой успех.

– За наш, Максимушка, за наш успех!

…Через неделю Дина позвонила Максиму и сообщила, что ее звездная мечта неожиданно стала обрастать заветной эванстонской плотью. Максим в удивлении попытался выведать подробности, но Дина ничего толком не рассказывала и после разговора как сквозь землю провалилась. Спустя несколько дней он разговаривал по телефону с ее матерью, но та только сказала, что дочь неожиданно покинула и дом, и сына, чтобы устроить свою “единоличную американскую судьбу”, и что других подробностей у нее нет…

… Утром пасхального воскресенья Максим шел по дебаркадеру, где три месяца назад он дышал рождественским воздухом с Диной на второй день их знакомства. Серая, освободившаяся ото льда вода мелко плескалась о выщербленный бетон. Крупная рыбина, быстро подплыв к поверхности, хватала ненасытным ртом воздух и быстро уходила на глубину. Максим шел по дебаркадеру и думал о том, что его назначение в Первом Чикагском Банке подходило к концу. Одному из его коллег уже было предложено новое задание в Милуоках, в ста милях на север от Чикаго. Эта “перестройка”, вероятно, была началом сокращения штата программистов в компании. Дальнейшие предположения Максима о его передвижении по просторам великой страны Макдоналдсов, хайвэев и компьютеров, были туманны.

В пятницу, вернувшись с ленча на свое рабочее место, он прослушивал записи на автоответчике. Одно из сообщений было от менеджера “Компьюсофта” – консалтинговой компании, от которой он работал по контракту в Первом Чикагском банке. Менеджер приглашал Максима к себе для обсуждения уникальных возможностей, открывающихся в карьере обещающего программиста. Мгновенное подозрение Максима о том, что под “уникальными возможностями” подразумевалось не что иное, как окончание его работы над проектом “2000-й год”, подтвердилось сразу после того, как он вошел в офис менеджера.