– Яхта сама выровнялась, – поправляю я, качая головой.
Теперь, когда страх немного отступает, я чувствую себя глупо. На самом деле за бортом оказалась лишь одна нога, а те пальцы, которые я считала сломанными, сейчас слабо пульсируют. Я могу пошевелить ими в ботинках.
Бриттани поворачивается ко мне.
– Нет, ты вытянула себя на палубу. Говорю тебе, это было потрясающе! – Она обхватывает мои плечи обеими руками, на губах играет улыбка. – Ты умеешь выживать, Лакс.
– Никто не хочет умереть так глупо, – отвечаю я. – На моем месте ты бы сделала то же самое.
Бриттани качает головой.
– Я так не думаю. Честно. Некоторые бы слишком испугались, чтобы что-то сделать. Они бы просто приняли свою участь. Так проще, понимаешь?
Я киваю, потому что действительно понимаю, и внезапно чувствую сильную усталость, адреналин покидает мое тело.
– Боевое крещение, – с усмешкой добавляет Нико, обнимая меня за плечи, и я стараюсь не думать о моменте, когда я скользила по палубе, а рукам не за что было зацепиться, и моя кровь стекала по белоснежным доскам «Сюзанны».
Я стараюсь не думать о том, что доверила свою жизнь Нико, а он чуть не отпустил меня.
Тогда
На яхте Нико девушка.
За месяц, прошедший с тех пор, как Лакс вышла из «Бухты» рука об руку с Нико, она успела повидать разных людей на борту «Сюзанны». К нему приходило бесчисленное количество друзей, но это всегда были парни, мужчины, которые выглядели как Нико. Загорелые, красивые, с такими ровными и белоснежными зубами, каких можно достичь только с помощью стоматологического вмешательства стоимостью в тысячи долларов. А еще все они пахнут как Нико – смесью соли и моторного масла, к которой так привыкла Лакс.
Девушки никогда не приходили.
Но теперь одна есть. Когда Лакс спускается по причалу с сумками, набитыми продуктами, она видит ее – девушку с длинными темными волосами, стоящую на палубе «Сюзанны». Сейчас ранний вечер, и она освещена золотистым светом. На ней сарафан в цветочек с развевающимся подолом, а с одного плеча свисает дорогая на вид кожаная сумка. Ее руки опущены вдоль стройного тела, и пока Лакс наблюдает за ней, одна рука взлетает вверх, проводя по щеке под огромными солнечными очками.
Она плачет.
Нико стоит напротив нее, держась за мачту. На его лице застыло выражение, которое Лакс еще не видела.
Он выглядит… скучающим? Но в его скованной позе есть нечто такое, от чего в ее голове заливается тревожный звоночек.
Лакс вспоминает, как она сидела на переднем сиденье маминой Honda Civic в тот день, когда они переезжали в Калифорнию. Ей было двенадцать, она устроилась рядом с водительским креслом и смотрела в окно на родителей, стоящих во дворе дома.
«Теперь это его дом», – подумала она тогда. Мама что-то говорила, качая головой, но отец молча стоял в расслабленной позе, засунув руки в карманы. Все, что было связано с ним, напоминало запертую дверь, и Лакс знала, что у ее мамы больше нет ключа.
Именно так сейчас выглядит Нико. Что бы ни говорила ему эта девушка, он кивает и слушает, но для него ее слова не имеют значения.
Лакс почти вплотную приближается к ним, кроссовки бесшумно ступают по выцветшему дереву причала, и Нико, заметив ее, слегка указывает подбородком в ее сторону, хотя уголки его рта на мгновение опускаются.
Девушка оборачивается, и Лакс чувствует, как глаза незнакомки, скрытые за солнцезащитными очками, оценивают ее: рыжие волосы, пакеты с продуктами в руках, голубую клетчатую рубашку Нико, надетую поверх купальника.
