От первого предположения у него закружилась голова. От второго он пришел в бешенство. Под крышей его дома затаился предатель! Им овладела единственная мысль: узнать его имя. Он должен умереть!
Ему вдруг вспомнилось прошлое, когда Фредерика была еще маленькой девочкой и вся состояла из ножек, как у жеребенка, да больших карих глаз. Как самую маленькую из всего выводка, ее частенько поддразнивали, и он неожиданно стал ее защитником. Она нередко тоже оказывала ему помощь. Они сразу подружились. Да и не удивительно, что он проникся нежностью к ребенку, не знавшему ни матери, ни отца. А теперь кто-то – кто, видимо, совсем не дорожил собственной жизнью – осмелился к ней прикоснуться!
Он взял жену за плечи и, стараясь не причинить боль, тихо спросил:
– Эви, кто это сделал?
Глаза ее опять наполнились слезами, и с горечью она произнесла:
– Фредди говорит, что это Бентли Ратледж, почтенный мистер Рэндольф Бентли Ратледж. Значит, придется заказывать оповещение и радушно встречать его как нового члена семьи?
– Ратледж?! – взревел маркиз. – Ратледж? – Кровь бросилась ему в голову, и он так дернул за сонетку, что чуть не выдрал ее из стены. – Да я скорее приглашу его на собственные похороны!
– Думаю, все не так просто, Эллиот! – услышал он голос Эви.
Раннок сердито оглянулся:
– Хотел бы я знать, кто посмеет меня остановить!
Прижав пальцы к виску, как будто и у нее болезненно пульсировала кровь, жена лишь покачала головой:
– Фредерика. Она говорит, что… Ох, Эллиот, она беременна.
На какое-то время воцарилось гробовое молчание.
– Будь он проклят! – взревел наконец маркиз так, что эхо загуляло по всему дому, а пальцы тем временем схватили за шею уникальный бюст Георга II работы Чаффера и, без малейших усилий подняв его, швырнули в окно. Во все стороны разлетелись осколки оконного стекла и обломки деревянной рамы, а кусочки бесценного фарфора дождем осыпали шторы и запрыгали по полу. Нос, который никогда не был украшением физиономии Георга, скатился по подоконнику на паркетный пол. За окном на какое-то время замолчали даже птицы.
Эви, глядя на этот разгром, лишь тихо охнула, а Эллиот продолжал бушевать, так что дребезжали графины на столе.
– Будь он проклят, сукин сын! Я ему кишки выпущу, горло перережу! Отрублю голову и выставлю на Тауэрском мосту! Да я!..
В этот момент открылась дверь, и Маклауд, дворецкий, невозмутимо поинтересовался:
– Вы звонили, милорд? Чего желаете?
Раннок повернулся как ужаленный и прорычал:
– Коня мне, мой нож, кнут! Сию же минуту!
Маклауд едва заметно приподнял брови и уточнил:
– Да, милорд. Именно кнут, не плетку?
– Да, кнут, черт бы тебя побрал!
Маклауд, даже не изменившись в лице, поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.
Эви положила руку мужу на плечо и мягко произнесла:
– Эллиот, успокойся. Ничего не надо предпринимать. Ведь мы даже не знаем, где сейчас Ратледж. И о Фредди ты должен подумать… Если разразится скандал, пойдут сплетни, и пострадают все. К тому же ребенок…
– Ребенок?
Маркиз прикоснулся дрожащими пальцами ко лбу. У Фредди будет ребенок? Господь милосердный! У него это в голове не укладывалось. Эллиот полной грудью вдохнул холодный воздух, проникавший через разбитое окно, и усилием воли остановил бушевавшую в нем ярость. Мало-помалу шум в ушах затих, и комната перестала кружиться перед глазами.
– Что ж, ладно. Пусть сначала женится на ней, а потом я его убью.
