А сейчас он был алкашом.
Появился его слуга, Фредди, который забрал у него из рук фотографию и положил ее в сейф, где она и будет дожидаться следующего сентября.
– Как вы себя чувствуете, сэр?
– Что?
В комнату заползла его игуана, волоча свой четырехфутовый хвост по полу, выложенному красной плиткой.
«Тревога! Годзилла атакует!» – закричала текила у него в крови. Другая, вменяемая, часть его мозга прошептала иссушенными, резиновыми губами:
– Глаг, уматывай. Я серьезно.
Глаг демонстративно проигнорировал его и удобно устроился в солнечном луче, который падал в комнату сквозь жалюзи. Джей Ти любил Глага.
– Воды, сэр? – терпеливо спросил Фредди.
– Какой сегодня день?
– Тринадцатое, сэр.
– Тогда тащи еще одну «Маргариту»[8].
Где-то вдали послышался телефонный звонок. Этот звук заставил Джей Ти застонать, а когда у звонка хватило наглости прозвенеть еще раз, мужчина с трудом выполз на патио, чтобы больше его не слышать.
Солнце мгновенно попыталось пригвоздить его к земле. Поднявшись на нетвердые ноги, Джей Ти приоткрыл глаза – из его пор испарялась чистая текила.
Сухая жара, говорили ему, когда он переезжал в Аризону. Да жарко, но жара сухая… Дерьмо. Сто двадцать градусов[9] – это все-таки сто двадцать градусов. Нормальный человек при такой температуре жить не может.
Джей Ти достаточно много времени провел в джунглях – там он притворялся, что не замечает пота, лившегося с него градом, и вони, исходившей от его тела. Он научился не обращать на них внимания. А если это не удавалось, то равнодушно вдыхал эти ароматы. Сейчас джунгли были внутри его самого. Иногда, когда он вспоминал вирджинскую плантацию и своего отца, сидящего во главе стола в полной форме «зеленого берета», в брюках, заправленных в высокие сверкающие черные ботинки для парашютистов, со швами на рубашке отглаженными так, что о них можно было порезаться, со значками и медалями, покрывающими всю грудь, эти джунгли начинали стучать у него в висках.
И тогда Джей Ти начинал смеяться. Это был ценный урок, который преподал ему его отец. Женщины плачут – мужчины смеются. Нытики стонут – мужчины смеются. Слабаки жалуются – мужчины смеются.
Когда Марион позвонила ему, чтобы сказать, что полковник умирает от рака простаты, Джей Ти хохотал так, что уронил телефон.
На пороге появился Фредди – в своем отглаженном легком костюме изо льна он выглядел очень строго.
– Телефон, сэр.
– А сейчас все еще тринадцатое?
– Да, сэр.
– Тогда скажи им, чтобы убирались.
– Это Винсент, сэр, – произнес Фредди, не сдвинувшись с места. – Он звонит уже четвертый раз. Говорит, что это важно.
Джей Ти уселся на помосте и опустил руку в бассейн. Почти всю свою жизнь он мечтал о таком бассейне. Сейчас он его почти ненавидел.
– Сэр?
– У Винсента все всегда важно.
– Он отказывается вешать трубку, сэр. – Фредди поставил аппарат на патио. Его возмущенное фырканье ясно показало, что он думает о Винсенте.
Джей Ти перекатился на спину. Ни Фредди, ни телефон не исчезали.
– Я ушел на покой, чувак, – проворчал он в трубку.
– Да неужели, старик? – Громкий голос Винсента заставил Джей Ти схватиться за голову. – У меня есть для тебя настоящее дело, Диллон. Как раз в твоем вкусе.
– Сегодня тринадцатое.
– На этой половине земного шара.
– Я не отвечаю на звонки тринадцатого. А на твои звонки я не отвечаю вообще никогда. Я ушел на покой.
– Диллон, послушай, как только ты услышишь сумму…
