Помню ещё один эпизод, связанный с войной. В нашей группе была девочка Роза Заманская. Как-то она рассказала нам, что её папа – дезертир и что во время войны он прятался. Меня потрясло откровение моей детсадовской подружки. Прошло лет двадцать пять или больше. Однажды я увидела её, уже взрослую женщину, идущую в сопровождении мужчины, очевидно, её мужа. У меня не возникло и тени сомнения в том, что это моя давняя знакомая. Обрадовавшись и ни секунды не помышляя как-то обидеть её, я подошла к ней и спросила: «Вы Роза? Мы с вами были в одном детском саду!» Роза была потрясена, однако нашла в себе силы подтвердить, что она действительно тот человек, которого я знала в детстве. Она была напугана и обескуражена, поэтому, осознав это, я почувствовала, что наш разговор лучше не продолжать, и дальше каждый из нас пошёл своим путём.
Во время войны в блокадном Ленинграде от голода умерла моя бабушка, мамина мама. Родной брат мамы прошёл войну в медицинском подразделении. Я помню рассказ дяди о том, как он заскочил на минутку домой, когда их часть шла на запад мимо освобождённого Ленинграда. Его жена Вера пережила блокаду, и сейчас эта когда-то очень интересная женщина была так истощена, что, увидев её, дядя сказал: «Верочка, ты только не смейся!» Потому что когда смеётся человек, у которого остались только кожа да кости, то смотреть на него страшно. Пережив блокаду, тётка осталась бездетной, поэтому у меня нет не только родных братьев и сестёр, поскольку в войну я потеряла отца, но и двоюродных.
В санатории я познакомилась с ещё одним свидетелем войны. Старейший работник санатория «Пятигорье», врач Виктор Павлович, проработавший здесь свыше сорока лет, в беседе со своими пациентами рассказал, что в войну он, ещё мальчишкой, находился на оккупированной немцами территории. Однажды он и его сверстники увидели немца, ехавшего на подводе, нагруженной мешками. Время тогда было голодное. Мальчишки, увидев, что немец не присматривает за мешками, стянули один из них на дорогу. Это видела проходившая мимо русская женщина, которая и указала немцу на проделку мальцов. Немец соскочил с подводы и нагайкой отхлестал их. Мешок так и остался на дороге. В нём оказалась чечевица. Потом ею всю зиму питались жители деревни. А с женщиной никто из односельчан не разговаривал, и все плевали в её сторону.
Мария Ивановна, тоже ребёнок войны, живёт в том же районе, что и я. Как-то я предложила ей совершить лыжную прогулку за кольцевой автодорогой. Тогда ещё над ней не были возведены надземные пешеходные переходы. Подойдя к автодороге, мы сняли лыжи. Вскоре нам удалось перебежать через внутреннее кольцо. Сидя на разделительном барьере, мы ждали, когда схлынет поток машин на наружном кольце. Вдруг одна лыжа выскользнула из моих рук. Я ахнула, но в ту же секунду Мария Ивановна бросилась с разделительного барьера вниз, под колёса мчавшихся машин. От ужаса я зажмурила глаза, а ещё через несколько секунд Мария Ивановна с моей лыжей уже взобралась на барьер.
Потрясённая, я подумала, что в разведку ходят именно с такими бесстрашными. Однако Мария Ивановна не воевала. Она, дитя войны, родилась в 1936 году в Пензенской области и перенесла вместе с родителями все её тяготы и лишения. Вспоминая о трудностях военного времени, она говорит, что «это была мгла». В семье было восемь детей. Их село не попало в оккупацию. Местные жители слышали лишь отголоски артиллерийской канонады. Война шла где-то в 60 км от их дома. Когда мать работала в поле, она с сестрой-двойняшкой находилась под присмотром соседей. В войну же Маша пошла в школу и уже в восемь лет работала по хозяйству наравне со взрослыми.
