С самого начала девушка была обречена. Хотя… Как посмотреть. Скорее, не обречена, а ИЗБРАНА.
* * *
Эльвира Латыпова возвращалась в общежитие. Она только что поговорила на переговорном пункте с родной Медынью, рассказала матери о том, как успешно сдала уже два экзамена: оба на "отлично". Оставался третий, незначительный – сочинение. За сочинение Эльвира не беспокоилась. Если уж она сдала письменную математику и устную физику, то сочинение как-нибудь напишет. На физическом факультете, куда она поступала, до сих пор ходили легенды об одном весьма толковом парне по фамилии Пруткогляд. Этот самый Пруткогляд был призером Международной олимпиады среди школьников по физике, проходившей в 86-ом году в югославском городе Портороже. Понятно, что физику и математику он сдал без проблем, но сочинения ужасно боялся. И, тем не менее – написал.
"Татьяна любила Онегина. Онегин не любил Татьяну. Ленский любил Ольгу. Онегин застрелил Ленского…" – и все в таком духе. Бессмертный роман Пушкина он раскатал, как блин, на сковородке одной тетрадной страницы, затратив на это три часа напряженного потения. Говорили, что он даже высовывал язык от усердия, когда писал. Еще говорили, что он никогда не стригся и не причесывался, а мылся не иначе как по особому распоряжению декана. Но, как бы то ни было, четверку за сочинение он получил. И потом шесть лет потрясал весь университет своими выходками. Например, Пруткогляд придумал такую штуку: первого апреля расплачиваться в столовой только металлическими рублями. Он заразил этой фенькой весь кампус. Всю последнюю неделю марта кассирша дрожала мелкой дрожью, ожидая очередного нашествия презренного металла, а первого апреля сбрасывала, наверное, несколько килограммов (что только красило ее), таская заранее приготовленные брезентовые мешки с "картавчиками" – монетами с чеканным профилем вождя мирового пролетариата. Тот же Пруткогляд, вконец охренев от теоретической физики и постоянного шума электричек за окном, вышел однажды вечером из общежития с кистью и ведерком черной краски в руках. Он покрасил участок рельса длиной метров тридцать и с чувством честно выполненного долга вернулся в свою комнату. В тот вечер шум электричек не досаждал ему: машинист, не увидев знакомого блеска рельса, включил экстренное торможение, после чего немедля вызвал путейскую бригаду, сообщив по рации срывающимся голосом: "Диверсанты разобрали пути!". Движение было парализовано до полуночи, а Пруткогляд в блаженной тишине готовился к зачету. И это еще были самые невинные из его шуток.
Эльвира с улыбкой вспомнила эти и подобные байки, которыми старшекурсники – те немногие, что остаются на все лето в кампусе, потому что им некуда ехать – охотно потчуют доверчивую "абитуру".
Но улыбка на ее лице тут же сменилась грустью, едва она вспомнила голос матери: всхлипывающий, прерывающийся.
– Не плачь, мама! Все хорошо, – говорила она, а мать в ответ твердила только одно. – Доченька! Доченька моя!
Эльвира шла по улице Александрийска, именующейся почему-то Дирижабельной, и с интересом заглядывала в загоравшиеся там и тут окна.
"Вот это – кухня. Под потолком натянуты лески в три ряда; стандартные белые шкафы на стенах, потолок чуть закопчен и в углу зарос паутиной. А это, наверное, спальня. Ковер на стене, основной тон – темно-красный. Голубоватое сияние телевизора играет на прозрачных занавесках… Интересно, что они смотрят? Очередной бразильский сериал? Или новости? Неужели в мире что-то происходит? Что-то еще, помимо экзаменов в Александрийский университет?".
