Как известно, на людях сэр Исаак Ньютон всё больше помалкивал. "Помалкивание -позолота" – такой девиз был высечен на его позолоченном фамильном гербе. Однако, на совещаниях и прочих многолюдных мероприятиях нет-нет, да и нужно было что-нибудь эдакое сказать. Для таких случаев у Ньютона было припасено ровно две излюбленных фразы: есть такая партия! и закройте окно, дует!
Как-то раз пришлось Ньютону занемочь. Он, по правде говоря, больше любил мочь, поэтому к своей занемочи отнёсся буквально с отвращением.
– Фи! Вот так скверна, ну и паскудство, настоящая гнусность, отвратительная погань, омерзительное скотство, дрянь, пафня, подлянка, лажа в конце концов – перечислил Ньютон накипевший на душе список эпитетов и вызвал скорую.
Врачи тогда очень опасались чумы, которая чёрным горелым вороном летала над Европой. Это был неподкупный судья, и никакие деньги и титулы не могли отменить вынесенный им приговор. Поэтому санитары, не долго думая, отвезли сэра Исаака Ньютона в чумной барак, прямо в палату лордов. Надо сказать, там не только лорды лежали, но и всякие, извините, члены королевского общества. Любопытный факт: во всём чумном бараке не было ни одного пациента с чумой. У кого насморк, кто чихнул в театре, кто просто решил отоспаться. Но всех пёрли сразу в чумной, на всякий случай.
Тут были все сливки общества, сливы общества и даже один слив общества. Тут была деспотия духа и бреющий полёт мысли, конструктивные диалоги и деструктивные монологи, великие свершения и мгновенные решения, красное краснобайство и пустое пустозвонство. В общем, это очень напоминало обычное совещание. Поэтому сэр Исаак Ньютон сидел и помалкивал, стяжая позолочёные свои лавры. Но с каждой минутой жажда излюблененной фразы всё больше томила великого учёного сэра. Поэтому он набил трубку ароматным табаком Казбек, который обычно курил только в компании двух лучших друзей, Гоголя и Арарата, второй из которых был коньяк. Мало-помалу вся палата лордов наполнилась ароматным дымом, который остальным присутвующим казался, почему-то, едким и тошнотворным. Случилось, наконец, то, чего и добивался Ньютон. Окно распахнули настежь с целью впустить свежего воздуха, обменяв его на палатный смрад. Ньютон огляделся, набрал воздуха в грудь и откупорил уста с целью выпустить оттуда коронную свою фразу, как вдруг послышался сонный голос Роберта Гука.
– Закройте окно, дует! – только и сказал он и продолжил спать, будто ничего только что не произошло.
Все ясно поняли, что только что произошло совсем не ничего, а самое настоящее чего. Это чего было чегое любого чего до него. И, наверное, будет чегое и после. Это было такое ЧЕГО, что все одновременно смолкли и смотрели на Ньютона и во все его глаза, которых было два по самым скромным подсчётам.
Набранный в великую грудь великого учёного сэра воздух не знал, куда ему деваться и пробовал сочиться потихоньку то тут, то там.
– Флюууууууусссссссьффффффффюуууууууыыыыыыыххххськ – это был звук сдувающегося учёного, которого проткнули брошенной невовремя фразой. И звук этот исходил от Ньютона, оседавшего тряпкой прямо на заплёванный пол палаты лордов. Кое-как величайшего учёного подхватили, надули и водрузили на место. Много интересных эпитетов пронеслось тогда в великой голове великого сэра Исаака Ньютона, и все эти эпитеты относились исключительно к Роберту Гуку. Невозможно воспроизвести эти филигранные, утонченные, выдающиеся фразы. Примерно, они звучали так: "Вот оппонент, идейный противник, риторический баталист!" Вслух же
