Стёпка какое-то время делает мелкие глотки колы, а потом говорит:
– Скорее всего, ты прав. Я бы это объяснил иначе. Постоянство пространства, вот как. Однозадачность матрицы пространства.
– Во! Точно! Я знаю слово матрица! – усмехаюсь я.
Стёпка выплёвывает смешок, приоткрывает один глаз и косится на меня.
– Не расстраивайся, – говорит он. – Главное, знать, что твой брат жив. А остальное… остальное – это лишь печаль от расставания.
– Да, – вздыхаю. – К тому же, остаются ещё подлые пять процентов.
Когда мы со Стёпкой расстаёмся, темнеет, а я стою на лужайке перед домом, оглядываюсь и говорю:
– Стёпка, а мы точно с тобой не психи?
Друг задумчиво заводит глаза, а потом говорит:
– До смерти мамы я бы сказал, что мы однозначно психи, но после её смерти, мне кажется, что вокруг всё неправильное. Я люблю думать логически, и раньше я знал, что такое смерть, и что ей не нужен пригласительный билет, но…
– Но одно дело знать, а другое – видеть её своими глазами, – перебиваю.
– Да, – кивает Стёпка. – Теперь мир кажется мне алогичным. Так что, моя теория – безобидная, по сравнению с ужасной жизнью.
Я задумываюсь.
– А знаешь, ты прав. Я даже готов отправиться в прошлое за своим братом. Я такой пустой, что не удивлюсь уже ничему и нисколько!
В тот вечер я ошибался.
Следующее утро будит меня настойчивым звонком в дверь. Я барахтаюсь в кровати словно черепашка, которую перевернули на спину. Иногда мне кажется, что во мне живёт злобный демон, преследующий единственную цель: запутать меня во сне. Я часто просыпаюсь в неестественных позах, когда левая рука ничего не чувствует, правую ногу пронзают миллионы иголок.
Надевая в спешке джинсы, путаюсь в них и падаю. Теперь мой разум уже проклинает звонившего. И колокольчик страха тренькает только на лестнице. Подождите, а я разве кого-то жду?
Неслышно проношусь мимо проёма в гостиную, в долю секунды оглядываю её. Никого. Ни матери, ни отца, который, понятное дело, на работе. В дверь ещё раз звонят, и я замираю, заставляя себя не дышать. Через кусок стены есть окно, в него я всегда смотрю, прежде чем открываю дверь. Мои шаги шепчут за угол, пальцы едва заметно отодвигают занавеску, а лаз планирует увидеть того Буратино в оранжевой кепке и круглых тёмных очках, но…
На пороге Серый. Он держит в руках какую-то коробку. Я облегчённо вздыхаю и открываю дверь.
Окинув мой голый торс, Сергей хмурится:
– Ты только проснулся.
– Ну да, – вяло тяну я, и пробираюсь в глубь кухни, хочу пить. Чего-нибудь сладкого и калорийного, пожалуйста.
Серый входит внутрь, и закрывает ногой дверь.
– Уже одиннадцать часов утра.
– Да, я люблю поспать, – равнодушно отвечаю, выбирая в холодильнике между апельсиновым и ананасовым соками.
– А мы со Стёпкой уже на ногах.
Я хватаю пакет с картинкой распиленного ананаса, и оборачиваюсь как раз в тот момент, когда Сергей ставит обёрнутую в грубую бумагу коробку на стол.
– Это мне? – удивляюсь я, отрывая губы от холодного напитка. Чтобы совершить последнее действие, пришлось приложить неплохую силу воли.
– А? Да, – растерянно кивает Серый.
Я смешливо хмурюсь.
– Ты мне даришь подарок?
– Я? Что? Нееет, – Серый смеётся и качает головой. – Эта штуковина стояла у тебя на пороге, судя по адресу и фамилии… Ты Артём Бреус?
– Ха-ха, как смешно, – кривляюсь я, шагаю к столу и протягиваю к себе коробку.
– А я вообще за сахаром зашёл. Я готовлю Стёпке завтрак, а сахара нет. До
