Перечитываю его сообщения еще раз. Сначала он пишет о любви, а потом, не получив ответа, винит во всех бедах меня. В конце заявляет, что попробует взять отпуск и приехать к нам.
Поезд делает остановку. Я затемняю экран, прошмыгиваю за деньгами в купе и иду на перрон. Хочу кофе. Крепкий. И что-нибудь сытное. Больше никакого алкоголя и слез. Хотя чувство вины буквально грызет изнутри.
Может, я ошибаюсь и нужно простить, попытаться сохранить семью? Хотя бы ради Алисы… Если, конечно, есть что сохранять. На этот счет у меня большие сомнения. Сначала унизить, изменить, а потом клясться в любви…
Мерзко!
Купив кофе и сэндвич, я чуть ли не мычу от удовольствия. Это так вкусно! Или я очень голодная. Возвращаюсь за добавкой, и пока ее готовят, вспоминаю об Алексее. Следующая длительная остановка аж через три часа, а я не обнищаю, потратив еще сто пятьдесят рублей. Беру сэндвич и для своего попутчика. Уже собираюсь отойти, и в следующую секунду из рук внезапно вырывают кошелек. При этом толкают так, что я падаю на асфальт.
Вспышки боли пронзают локти и ладони. В коленях пульсирует. Все произошло так быстро. Крики. Суета. Кто-то бросается вслед за воришкой. Мне помогают подняться. Продавщица сует в мои окровавленные руки сэндвичи и, тараторя, просит отойти, не распугивать ей покупателей.
– Да что вы, глаза разуйте! Не видите, девушке помощь нужна! У нее только что деньги украли!
Шок постепенно отпускает. Я отхожу от прилавка, смотрю на сэндвичи в руках и начинаю смеяться. Хотя больше похоже на истерику. Что еще должно произойти, чтобы я наконец оказалась уже на самом дне?
– Тань! – слышится рядом знакомый голос. – Ты как?
Я смотрю на своего запыхавшегося попутчика, ничего не понимая. Взгляд цепляется за растрепанные светлые волосы, татуировки на предплечьях и футболку, явно надетую наспех. В руках у Алексея мой кошелек. Как разрисованный здесь оказался? Он же спал.
Не говоря ни слова, он обнимает меня за талию и ведет обратно в вагон.
В купе окончательно прихожу в себя. Руки саднят, колено ноет, но зато сердце, кажется, успокоилось, как и мысли.
– Спасибо.
Судя по всему, Алексей был неподалеку, когда воришка решил на мне нажиться. Благодаря его реакции остались хотя бы документы.
– Деньги он на бегу вытащил, а кошелек бросил, – говорит Алексей. – Ты как? Дай погляжу.
– Сэндвичи. – Я кладу их на стол. – Один тебе.
Он садится рядом, осматривает мои руки.
– Надо обработать. Сиди. Я сейчас.
Через пять минут Алексей возвращается с аптечкой. Антисептик, бинты – его движения уверенные и четкие, будто он проделывал это не раз.
– Иголки, говоришь, с собой? Доставай, быстренько тебя заштопаем, – шутит он, щедро поливая мои ладони перекисью.
Я шиплю и дергаюсь от боли.
– Ну все-все. Уже закончил. – Алексей поднимает голову и улыбается.
Его взгляд скользит по моим губам, а мой – опускается к его татуировкам, затем поднимается к лицу, легкой небритости… Все это никак не вяжется с образом человека, которого волнуют чужие переживания. Но Алексея волнуют, он заботится обо мне. И пришел на выручку. Правда, это ничего не значит.
Однако от мысли, что я могла бы узнать, каково это – когда целует другой мужчина, пульс ускоряется.
А следом внутри с треском ломается ледяная броня, которую я носила весь вчерашний день. Принципы, традиции, мораль… Что, если пойти против них и поддаться искушению?.. Видимо, шок дает о себе знать.
