Насмешливая реплика Ширкина о том, чтобы поставить на ней отметку «частная собственность» уже не казалась Павлу такой уж бредовой. Будь его воля и Машино согласие – так бы и сделал ей и себе по одинаковой татуировке… лучше всяких обручальных колец.
«Вот прямо здесь… “ – вновь опустившись на колени, он стянул с нее юбку вместе с бельем, провел языком от пупочной ямки до границы темного треугольника мягких волос и… с наслаждением скользнул чуть ниже, прямо в расщелину, чувствуя ее влагу на своих губах. Маша осталась стоять перед ним, в одних чулках, окутанная лишь собственными шикарными волосами, как мантильей, и дрожала, плавилась под его пальцами и поцелуями. Павел вновь обвил ее руками, сильно, жадно, будто змей-искуситель кольцами, и, поднимаясь, подхватил и прижал к себе, давая в полной мере ощутить, как сильно он ее хочет.
– Пааашаа… – севший голос выдал ответную женскую страсть не менее откровенно, чем горячие губы… – Пашка, я сейчас просто сгорю!..
– Вместе… вместе сгорим, Машка… – хрипло пообещал ей, шагнул к дивану, уложил бережно на плюшевые подушки, сам разделся торопливо, без прежнего позерства, смотрел только на нее – в ее глаза, в душу – потом сел, схватил за руки и потянул к себе и на себя…
– Пашка, что ты творишь!.. – простонала она, запрокинув голову, и судорожно сглотнула, словно ей в самом деле обожгло горло… – Можно я сверху?..
– Даже нужно… все, что хочешь… все, как тебе нравится… покажи мне… сделай… – горячо согласился он и продолжил убеждать руками и губами. Секундой позже Мария напрыгнула на любовника грациозной кошкой, нависла над его слегка раздвинутыми коленями, оперлась на плечи и стала опускаться на член, принимая мощный ствол постепенно, но без тени смущения или сомнения.
– Ааахх… Па-ша… ты… ммм… я так скучала!.. Я хочу тебя… люблю… – прерывисто дыша, она ритмично двигалась на нем и шептала еще что-то бессвязное, но Павел все понимал… понимал и поддерживал, приникая губами к восхитительной полной груди, целуя и страстно покусывая соски – что вызывало у Маши исступленные стоны удовольствия. Напрягая бедра, он сам подавался ей навстречу, проникал все глубже, сильнее, овладевая ею до конца, опьяненный влажными любовными запахами и тем, как звучала непритворная женская страсть.
Бедный диван, переживший на своем веку много всякого интересного, подпевал в такт своими пружинами, но держался молодцом, мягко прогибаясь под тяжестью двух сплетённых, слепленных воедино тел.
«Покуда темно-мы слиты в одно… и ты – не невеста, и я не жених…» – крутилась в возбужденном мозгу строчка из фришевского «Дона Жуана».
– Охххх… Маааашка… Машенька моя… Мааааашенька… дааа… – настал черед Павла выстанывать удовольствие, растворяясь в мощном его потоке, ныряя с головой в водоворот любви, внезапно захвативший обоих… Их дикая вакхическая пляска летела стрелой к яркому обоюдному финалу, Бердянский, откинувшись назад, потянул Марию на себя, прижимаясь грудью и животом, поймал губами губы, выпивая горячий мёд дыхания, и хрипло, гортанно простонал:
– Машка… Я уже близко… совсем…
– Аааааахх, Паша, Пашаааа, Пашенькааа!.. – кажется, она кончила просто от его тембра, сжалась на члене, купая Пашиного «бойца» в густом женском соке. – Оооооо, Паааша!!..
– Охххх… дааа… да…. да!!! – слыша и чувствуя, что любовник вот-вот кончит, Машка даже не подумала приподняться, а он покрепче стиснул ее пониже спины и не стал выходить, несмотря на слабый комариный писк рассудка о том, что они оба кое о чем позабыли… и, кончая, щедро добавил свое семя к ее сокам.
