– Здравствуй, Цытринька, здравствуй! – поздоровалась Анна Леопольдовна съ собачкой; затѣмъ, подойдя къ своей царственной теткѣ, пожелала ей добраго утра, поцѣловала руку и тутъ же представила ей Лилли:
– Вотъ, ваше величество, моя маленькая фаворитка.
Государыня взоромъ знатока оглядѣла снизу вверхъ стройную, гибкую фигуру дѣвочки.
– Молодая березка! А я вѣдь и то думала, что ты еще коротышка. Недотрога какая! По щекѣ даже не смѣй потрепать. А щечки-то какія алыя! На алый цвѣтокъ летитъ и мотылекъ.
"Ну, ужъ мотылекъ!" вспомнила Лилли про Бирона, но на словахъ этого, конечно, не выразила, а только пуще зардѣлась.
– Ну, Богъ проститъ, – милостиво продолжала императрица. – Ты вѣдь хоть и нѣмка, а говоришь тоже по-нашему?
Сама Анна Іоанновна, не смотря на то, что цѣлыхъ двадцать лѣтъ провела въ Курляндіи, все еще не освоилась хорошенько съ нѣмецкою рѣчью, а потому попрежнему предпочитала русскій языкъ.
– Говорю, ваше величество, отвѣчала, – ободрившись, Лилли. – Я родилась въ Тамбовской губерніи…
– О! да y тебя и выговоръ-то совсѣмъ русскій, чище еще, чѣмъ y покойной сестрицы. Можетъ, ты и русскія пѣсни пѣть умѣешь?
Лилли замялась. Мало-ли распѣвала она въ дѣтствѣ разныхъ пѣсенъ съ своими сверстницами, дворовыми дѣвчонками! Но государыня, чего добраго, прикажетъ ей еще пѣть сейчасъ при всѣхъ…
– Ну, что же молчишь? Отвѣчай! – шепнула ей сзади по-нѣмецки Юліана.
– Простите, ваше величество, – пролепетала Лилли: – y меня хриплый голосъ…
– Ну, тогда тебѣ цѣна грошъ.
Юліана, имѣвшая уже случай слышать, какъ звонко Лилли заливается въ своей комнаткѣ, не хотѣла обличить ее въ явной лжи, но сочла все таки полезнымъ пристыдить ее немножко и доложила государынѣ, что дѣвочка зато мастерица ѣздить верхомъ, даже безъ сѣдла, какъ деревенскія дѣти.
– Скажите, пожалуйста! – улыбнулась Анна Іоанновна. – Ну, когда-нибудь посмотримъ y насъ въ манежѣ, непремѣнно посмотримъ.
Въ это время въ саду закаркала громко ворона.
– Проклятое вороньё! – проворчала государыня и выглянула въ окно. – Такъ и есть: опять надъ моимъ окномъ! Точно имъ и другого мѣста нѣтъ. Подайте-ка мнѣ ружье!
– О, mein Gott! – послышался сдавленный вздохъ изъ устъ стоявшей около царскаго кресла придворной дамы.
Не смѣя до сихъ поръ отвести глазъ отъ императрицы, Лилли только теперь взглянула на эту барыню, въ которой тотчасъ узнала вчерашнюю спутницу государыни, герцогиню Биронъ. Небольшого роста, но съ пышнымъ бюстомъ, 36-ти лѣтняя герцогиня была бы и лицомъ, пожалуй, даже недурна, не будь ея кожа испорчена оспой, не напускай она на себя чрезмѣрной важности и не имѣй она, кромѣ того, непохвальной привычки то-и-дѣло приподнимать брови, – что придавало ея самимъ по себѣ правильнымъ чертамъ выраженіе пугливаго высокомѣрія.
– Какъ это ты, Бенигна, не привыкаешь на конецъ къ выстрѣламъ? – замѣтила ей Анна Іоанновна. – Ну, да Господь съ тобой! Дайте мнѣ лукъ и стрѣлы.
– Eccolo, madre mia! Вотъ тебѣ мой самострѣлъ, – подскочилъ къ ней вертлявый, черномазый субъектъ, въ которомъ, и безъ шутовскаго наряда, не трудно было узнать любимца царицы Педрилло по его звучному итальянскому говору и, казалось, намѣренному даже искаженію русской рѣчи (что мы, однако, не беремся воспроизвести). – Но, чуръ, не промахнись.
– Кто? я промахнусь? Ни въ жизнь!
– А вотъ побьемся объ закладъ: какъ промахнешься, такъ подаришь мнѣ за то золотой. Хорошо?
