А потом, до недавнего времени, если мы вместе и кутили, то по большей части на мои. Правда, Милка, в отличие от меня, кутить и тусоваться особенно и не любит. Да и я больше люблю вести с ней задушевные разговоры на ее кухне. Тусоваться-то можно практически с кем угодно, а вот душу могу открыть только Милке. Остальных туда только пусти. Тут же с удовольствием наплюют, изваляют в перьях и выставят на всеобщее обозрение. Знаем. Проходили. Больше не хочется. А Милка всегда внимательно выслушает, посочувствует, и даже когда она не сможет ничего дельного присоветовать, мне все равно становится легче. Такая вот «милотерапия».
К счастью, подруга моя оказалась дома. Всю предыдущую неделю мне никак не удавалось ее поймать. Она записывала блок своих кулинарных телевизионных передач «Ложка-поварешка». Услыхав ее голос, я хотела сказать, что надо бы встретиться, но вместо этого снова зарыдала. А мне-то казалось, что все уже выплакала. Как бы не так! Я захлебывалась, икала в трубку и никак не могла остановиться.
Мила перепугалась.
– Юля! Юля! Объясни, что случилось? С тобой? С Романом? Куда мне приехать?
– Тебе не... не надо, – сквозь всхлипы с трудом проговорила я. – Сейчас приеду сама и все расскажу. Роман оказался жуткой сволочью.
– Он тебя бросил? – охнула Милка.
– Нет, все гораздо хуже, – ответила я. – Жди.
Как я по дороге во что-нибудь не врезалась, просто не знаю. Вела машину на автопилоте – ничего не соображая и мало что видя. Глаза застилали слезы. Кажется, я с раннего детства так не плакала. Видимо, поэтому у меня и накопился такой запас слез. Они лились без остановки и прекратились лишь в тот момент, когда, наконец благополучно покинув машину, я упала в Милкины объятья. Как будто внутри меня слесарь перекрыл кран.
– Ну? Что случилось? Рассказывай, – Милка усадила меня на диван в гостиной. – Чай будешь? Или тебе что-нибудь покрепче?
– Покрепче не надо. Я за рулем. А чаю давай.
Во рту было сухо, в горле першило. Видимо, все со слезами вышло. Милкину квартиру окутывала тишина. Домочадцы отсутствовали. И слава богу: не хватало еще им все объяснять. Нет, в нормальном состоянии я против них ничего не имею, однако сейчас мне была нужна одна только Мила.
Она принесла чай, а к нему – огромный пирог со сложной курино-овощной начинкой – результат тренировки перед записью следующего блока передач. Ловко разрезав свой кулинарный шедевр, она положила мне на тарелку здоровенный кусок, налила чаю и приготовилась слушать. Мне казалось, что в таком состоянии кусок в горло не полезет, однако подруга моя, видать, знала лучше. Я отхлебнула чаю и не успела еще начать свою печальную историю, как с удивлением обнаружила, что кусок с моей тарелки исчез. Поймав мой взгляд, Милка положила мне новый, который я уже вполне осознанно и с аппетитом съела. Милка снова изобразила скатерть-самобранку, и на тарелке возник третий кусок, однако я решила сделать паузу и начала рассказывать.
Мила слушала не перебивая. Она умеет доверительно и выразительно молчать. Вроде бы ни слова не произносит, а понимаешь: сочувствует и разделяет.
Меня прорвало: я говорила, говорила и не могла остановиться.
– Мила, ты понимаешь, я, оказывается, столько лет жила с человеком, которого совершенно не знала. Мне казалось, что он такой, а получается – совсем другой. Если бы я знала, какой он, нипочем не согласилась бы с ним вместе жить.
