Эди, убедившись в этом, назвал себя и номер телефона.
– Записала, передам, – сказала женщина и тут же послышались гудки.
«Она, надо полагать, не имеет отношения к тайной жизни Моисеенко, иначе вела бы себя по-другому», – мысленно заключил Эди, возвращая трубку на аппарат.
– Как здорово, что его не оказалось дома, – не сдержала своей радости Елена.
– Она сообщит ему о звонке, и он даст о себе знать, – заметил Эди.
– Выходит, мне скоро домой, – с грустью в голосе промолвила Елена.
– Да, вы же понимаете, что мне предстоят встречи, но завтра обязательно увидимся, – пояснил Эди.
– И вы мне скажете, когда в Минск, – наконец-то улыбнулась она.
– Конечно, но сейчас предлагаю спуститься в ресторан и пообедать.
– По мне лучше бы в какую-нибудь столовую, там дешевле, – заметила Елена, бросив на Эди вопросительный взгляд.
– Александр не простит мне, если позволю вам питаться в забегаловках, – пошутил он, поднимаясь с кресла.
– Тогда, чур, я плачу, – в том же духе выпалила Елена, после чего быстро встала навстречу Эди и, прильнув к нему, прошептала: – Простите меня, я вела себя глупо, больше не буду и запомню этот ваш урок большого терпения.
– Я очень рад, что вы все поняли, – улыбнулся Эди, – но что касается «чур» и «плачу», так тоже не годится, – продолжил он и, придерживая ее за локоть, повел к выходу.
После обеда они прогулялись до площади Маяковского, а затем, договорившись созвониться к полуночи, расстались: Елена уехала в Кунцево, а Эди вернулся в гостиницу и прилег на диване, предварительно включив телевизор, который быстро ожил и стал устами своих бессменных на тот период времени исторических героев вещать о том, как бьется пульс жизни великой страны. Но скоро задремал под витиеватую речь главного прораба перестройки Яковлева о многообещающих перспективах развития советского общества, прочно ставшего на рельсы нового мышления…
Однако еще некоторое время Эди сквозь все более и более обволакивающую его дремоту продолжал слышать призывы оратора к телезрителям активнее участвовать в обновлении страны, и счастье настигнет каждого и всех вместе взятых. При этом где-то в глубине какого-то еще недремлющего мозгового центра Эди усиленно пульсировала мысль, что Яковлев не оригинален в этом стремлении, вроде в истории человечества уже был такой утопист, желавший осчастливить всех. Дай бог, нынешнему оказаться более удачливым, если, конечно, он…
Но как же того звали, как звали? Так и не найдя ответа на свой свербящий мозг вопрос, он уснул.
Вернуло его из страны сна дребезжание телефона…
Когда он уже почти дотянулся до аппарата, стоящего на тумбе около дивана, в его памяти неожиданно всплыла фамилия Кампанелла, что вызвало у него ухмылку: «Выходит, мозг листал страницы памяти даже во сне. И действительно наш телевизионный оратор подобен тому неутомимому итальянцу, пытавшемуся создать “Город солнца”». В следующую секунду Эди присел и, поднеся к уху телефонную трубку, спокойно произнес:
– Вас слушают.
– Это я звоню, как обещал, – послышался из нее голос Артема.
– Чувствую, что у тебя есть новости для меня, – предположил Эди.
– Есть, я практически решил вопрос с доступом в исторический архив, надо только некоторые формальности соблюсти.
– Откровенно говоря, не ожидал, что так быстро все решишь. Так что с меня причитается.
– Не забудь только, – с каким-то подтекстом бросил в трубку Артем.
