После госпиталя гвардии старшину Стеценко в действующие войска не отпустили. Не раз горевший в танке гвардеец негодовал: как же так – в то время, когда мы несем огромные потери, его заставляют отсиживаться в тылу! Да я самому товарищу Сталину напишу, черти вы эдакие!!!
– Никому писать не надо, товарищ гвардии старшина, – строго ответил ему в «задушевной беседе» представитель Особого отдела с капитанскими «шпалами» на петлицах. – Неужто вы думаете, что товарищ Сталин будет читать то, что написал хоть и гвардеец, но все же простой солдат.
– Вот именно потому, что гвардеец и простой солдат, – ответил спокойно Степан Никифорович и даже приосанился чуток. – Права у вас такого нету на меня. Воюю на передовой, с техникой на «ты», а не то что некоторые: все за столом и за пишмашинкой. Нешто еще и девку-секретутку заводят…
– Старшина, ты полегче-то на поворотах! – особист повысил голос ровно настолько, чтобы сидящий перед ним танкист понял: в штабе тоже не дураки сидят.
– Виноват, товарищ капитан, – Степан Никифорович понял.
– Вы участвовали в воздушно-десантной операции под Ржевом и Вязьмой прошлой зимой?
– А вот этого я тебе, милок, не скажу, хоть тут меня «шлепни»…
– Вижу, военную тайну хранить умеете, – чуть улыбнулся контрразведчик с петлицами капитана. – Значит, не ошиблись в вас. Коммунист?
– С 1940 года, еще с белофиннами воевали…
– Получите сопроводительные документы и убывайте по месту назначения.
– Есть!
Паровоз пыхтел и плевался паром, дым вился над составом, перестукивали на стыках колеса.
В теплушках собрался самый разный фронтовой народ: легкораненые ехали в отпуска, кого-то переводили на новое место службы, кто-то направлялся в тыл за новой техникой или на курсы младших командиров.
Гвардии старшина Стеценко ехал вместе с танкистами как раз по такому делу. В теплушке играла разухабистая гармошка, танкист с обожженным лицом разливал добытый на полустанке самогон.
– Ну, будем, славяне!
Степан Никифорович кивнул и загрыз ядреный «первач» черным хлебом с луком.
– Ух! Аж слезу шибет!..
Потянулись прерванные нехитрым возлиянием обычные дорожные разговоры. В основном они крутились вокруг планов в тылу, специфических новостей и домыслов с фронта – кто, где служил – и пересудов насчет дальнейшего хода военных действий. Настроение пассажиров было неоднозначным: с одной стороны, ехали в тыл и можно было хоть на некоторое время вырваться из огненной круговерти боев. А с другой – все разговоры вертелись вокруг этой проклятой войны. Всего год прошел, а о мирной жизни вспоминали как о чем-то нереальном. А некоторые и вообще предпочитали о мирной жизни и не говорить вовсе: у многих родные погибли под бомбами или остались на оккупированных гитлеровцами территориях. Кто-то был в эвакуации.
Тем более что нынешнее положение дел не слишком располагало строить радужные планы. Немцы вместе со своими прихвостнями рвались к Волге. Очередное контрнаступление на Харьков провалилось. Наши войска завязли на подступах к Вязьме и Ржеву – там шли ожесточенные бои. В героическом Севастополе матросы и солдаты под обстрелом чудовищной «Доры» сдерживали наступление генерала Эриха фон Манштейна.
– Доколе еще отступать будем? – пробасил танкист с рыжими усами. – Я этих сукиных детей под Сталино бил на «Климе Ворошилове».
– Ничего, вот соберет товарищ Сталин стальной кулак дивизий и ударит по гадам!
