– Благодарю вас, – прошептал я, – у меня всё на месте? Руки-ноги?
– Да, у вас небольшая контузия и переутомление, – не переставала нежно поглаживать мою голову сестричка.
– Какой сегодня день? Где мы?!
– 26 – ое июня, – ответил комиссар, щурясь от попавшего табачного дыма в глаза, – подъезжаем к Москве, успели эвакуироваться. Меня командование ждёт, тебя я с собой решил взять. Ободришься слегка, тогда поговорим подробней. Авансом спрошу: согласишься под моим командованием служить, а? – Илларионович тронул меня за плечо.
– Конечно. – Поморщился я от резко стрельнувшей боли, – ещё спрашиваете.
– Это хорошо… сестричку вот, с собой возьмём, славная она.
Я посмотрел на Марию и снова до этого момента незнакомое чувство поразило меня, – захотелось сильно прижаться к ней, обнять, без всяких глупостей и разврата, а просто пожалиться: словно маленький котёнок, что ищет укрытия от яркого света, за пазуху бы к ней залез тогда. Она что-то почувствовала и обхватила мою голову руками – через секунды я снова заснул.
Когда очнулся, поджидал очередной сюрприз: рядом с нами оказался ещё один человек, на первый взгляд, незнакомый. Бросилась в глаза его нарукавная нашивка – эмблема НКВД.
– Здравствуй, Гена, – поздоровался он, – где бы мы ещё с тобой встретились, да?
Только сейчас узнал его – начальник моего отца!
– Здравия желаю! Вы как здесь?
– Так же, как и ты! – Лукаво улыбнулся он и я догадался, что тот мне помог, а чем, пока не знаю. Вероятно, именно благодаря ему, мне посчастливилось ехать в поезде, а не лежать в полевом госпитале или хуже того, находиться в плену.
– Как батя, не знаете?
– Хорошо… думаю, что хорошо. Завтра вечером должны с ним увидеться, передать что?
– Сами решите. Скажите ему: «жив-здоров – рвусь в бой!»
– Так и передам. Отдыхай и, – наклонился к моему уху, – держись комиссара, не пропадёшь, я его хорошо знаю.
К вечеру сумел оклематься: начал ходить, единственное, голова временами кружилась. На одной из станций Виктор Илларионович отозвал меня в сторонку от поезда и начал разговор:
– Спрошу прямо: воевать с фашистами желаешь?
– Спрашиваете! – Сжал я кулаки.
– Не испугаешься? После пережитого и снова под броню? Это многих ломает…
– Никак нет!
– Обстановка по-прежнему катастрофическая, немец наступает огромными темпами, товарищи не выдерживают. Между нами говоря, боюсь, что они до Московской области доберутся. Придётся столицу защищать, не жалея жизней. Танковую бригаду мне должны дать, что ты ко мне пойдёшь служить, я понял, вопрос в другом.
– В чём?
– С твоей специальностью тебя загребут либо на завод, либо в танковую школу и, поверь моему опыту – войны тебе не видать, как своих ушей! Только тыл, причём глубокий.
– Не хочу так! – Запротестовал я.
– Кто спрашивать станет, твоих пожеланий? Тем более война! Предлагаю следующее: зачисляем тебя ко мне в бригаду, но не в качестве техника, как механика-водителя или командира танка, правда, с понижением пока придётся… ты же равен младшему лейтенанту, а станешь сержантом…
– Согласен! – без колебаний ответил я, приняв стойку «Смирно».
– С твоими навыками ты быстро пробежишь по служебной лестнице, не переживай.
– Простите, товарищ комиссар, вы понимаете, что нас с вами за такое могут крепко наказать?
– Дальше передовой не пошлют! Разберёмся.
Паровоз дал гудки, означавшие скорую отправку и мы поторопились назад.
– Скажите, товарищ комиссар, тот старший майор госбезопасности, он мне чем-то помог?
