Но может быть, всё не так. Может быть, есть смысл и помимо акварельных пятен. Может быть, наши гормональные взрывы вытаскивают из нас что-то, лежащее в самой основе нашего существа, о чём мы пока не имеем понятия. Может быть, нейромедиаторы – лишь фотоны света, которые позволяют нам видеть то, что внутри. Когда выключают свет, мы слепнем, но это не значит, что мир исчезает совсем. Может быть, существует радость другого рода, которую мы ещё не нашли.
В любом случае, антидепрессанты обходятся дешевле, чем поиск нового образа мысли.
– Эй, ты где? – Оля тронула меня за руку и рассмеялась.
Вошла она незаметно, или просто я не заметил.
– Максим всё в облаках витает, – констатировала тёща.
Я секунду смотрел на них недоумённо, потом встал и протянул руку:
– Здравствуйте, Маргарита Ивановна!
С тёщей мы здоровались на мужской манер. Она была моложе тестя, хорошо одевалась и также хорошо выглядела. Она коротко стриглась, оставляя чёлку, и немного напоминала солиста мальчиковой поп-группы.
Я обнял Олю. Она коснулась меня ледяной щекой. Пар, который она выдохнула, собирался на её плечах.
В глазах Оли я читал какое-то ликование. Потерявшийся ребёнок, Миша Строев, нашёлся, и это приводило Олю в восторг.
– Блин, я так рада, что он жив! – торжествовала он.
– Где же он был столько дней?
– Говорят, нашли в «Обители первого человека».
– Это секта такая? Которая верит, что обезьяны произошли от людей?
– Не знаю. Ну, секта, да. Следователи сейчас разбираются. Но с ним всё в порядке!
К депрессивному Илье пришла молодая девушка, видимо, его дочь. Она поставила около отца пару цветных пакетов и стояла, кутая ладони в рукава дублёнки. Илья глядел в пол.
– Максим совсем за новостями не следит? – спросила тёща.
– Мне Оля рассказывает, – ответил я сдержанно.
– И правильно, – кивнула она. – Опять про Филино что-то говорят – так ты в это не лезь! Даже голову не забивай!
– А что про него говорят? – я посмотрел на Олю.
– Да ничего, – она отмахнулась и с досадой глянула на мать. – Стройку там какую-то затеяли. Ничего нового.
– Какую стройку?
– Не знаю. Просто территорию огораживают. И не в Филино вообще.
Она поспешила сменить тему. У её папы скоро юбилей, губернатора подозревают в сговоре с олигархами, Ваське кто-то расцарапал щёку, а в марте выборы президента…
Мы долго и неуклюже прощались. Олю мучило, что встречала получилась скомканной.
– Ну, Максим, поправляйся скорее! А то как говорят: свято место пусто не бывает, – тёща кивнула на Олю и рассмеялась.
Я пожал ей руку. Она вышла, впустив в вестибюль облако пара.
– Она сегодня как-то воинственно настроена, – сказал я. – Мне что-то нужно знать?
– Да её просто все дёргают, она психует, – отмахнулась Оля, прижимаясь ко мне потеплевшей щекой. – Не обращай внимание. Я в четверг приеду.
* * *
К четвёртой неделе моё настроение стало безразличным, словно на чаши весов положили одинаковое ничто. Жизнь за оградой клиники зарастала, как рана. Блеск Олиных глаз и суета, которую она приносила с собой, выглядели хорошим актёрством. Новости внешнего мира казались мне пересказом старых историй.
Ни о чём конкретном думать не хотелось. Сеансы с Танцыревым выматывали меня так, что в свободное время мне хотелось читать детективы про следователя Волкова, чистить снег или спать. Иногда я ходил на массаж – самое приятное, что было в клинике.
Танцырев не делал ничего необычного. Он как паук цеплялся за нити ассоциаций и тянул их из меня, выплетая какой-то узор. «И что вы об этом думаете?», – переспрашивал он бесконечно. Паутина порой превращалась в стальной канат, который обдирал мне внутренности.
