Я взял бумаги. На первом листе был рисунок вроде логотипа, напоминающий две скруглённые сопки с надпись Rhino вдоль нижней части. Потом шли распечатанные фотографии каких-то незнакомых мне подростков. На ещё одной фотографии был взрослый мужчина, снятый на кафедре рядом с университетской доской. Судя по надписям – преподаватель истории.
Я узнал лишь одну фотографию.
– Это Галина Пашина, экоактивистка. Её, по-моему, все знают.
– Хорошо. А остальные?
Григорьев всмотрелся в меня. Я вернул ему папку:
– Никто не знаком.
– Ладно. Кто-то выходил с вами на связь? – Григорьев выровнял листы по краю папки, чтобы стало красиво.
– В каком смысле?
– Ну, звонил, предлагал что-то, агитировал?
Я пожал плечами, стараясь уловить, к чему клонит Григорьев.
– Белый носорог о чём вам говорит? – спросил он.
– Белые носороги со мной ещё не говорят.
Он не уловил иронии. Скрипка ёрзал, и Григорьев стал жёстче:
– Галину Пашину вы знаете лично?
– Я видел её пару раз. Не понимаю, что именно вы хотите узнать.
Скрипка не выдержал, сделал жест напарнику, словно припечатал ладонью, подсел ко мне ближе и сказал негромко, как если бы мы были одни:
– Грязин, да ты не замыкайся в себе. Если есть что рассказать – расскажи, если нет – никто тебя не обвиняет. Смотри какая ситуация: «Белый носорог» – это группа, которая называет себя экологическим движением. Ну, как бы экологическим, – он сделал жест, означающий кавычки.
– Экстремистская организация? – спросил я прямо.
– Это выяснить надо, – Скрипка повысил тон, будто я с ним спорил, но сразу же сбавил. – Грязин, я знаю: ты человек сердобольный, радеешь за слонов с запором и вымирающие виды птиц, поэтому складывается впечатление, что ты с ними как-то контактируешь.
– Не впечатление, а факты, – вставил Григорьев.
– Очень у вас мировоззрение схоже, понимаешь? – Скрипка всматривался в меня. – Но это не главное: они из тебя сейчас делают этакого Джулиана Ассанжа, мать его, в кепке, жертву коварного режима, понял?
Он кивнул неопределённо в сторону Григорьева, который всё маячил своей красной папкой. Скрипку, видимо, забавляло моё недоумение:
– Видишь, а ты даже не в курсе, что твой грязинский бренд незаконно используют. Рассказывают, что якобы люди в сером пристроили тебя в дурку, хотя мы-то с тобой знаем, что у тебя крыша подтекала и без нас. Я тебе не слишком волную?
Я помотал головой.
– В общем, Грязин, чудеса про тебя пишут: мол, в смирительной рубашке ты, и кормят тебя через воронку или даже клизму.
– Это не про него речь шла, – нахмурился Григорьев.
– Да не важно! Главное, «Белый носорог» распускает про тебя дезы, а ты сидишь тут и розовеешь день ото дня, хотя их послушать – должен уже истлеть. И мы вроде как виноваты. Согласись, несправедливо.
– Я вас не обвиняю.
– И правильно. Но у людей создаётся нездоровый ажиотаж.
– И что делать?
Григорьев ответил нетерпеливо:
– Вы, Максим Леонидович, слишком внезапно пропали из информационного поля, что позволило шарлатанам использовать ваше состояние в своих целях. Надо вернуться в медийное пространство. Вы могли бы один-два раза в неделю вести блог, например.
– Блог о чём?
– О погоде, о настроении, о фильмах, которые вы посмотрели. Нужно прекратить спекуляции на тему вашего принудительного лечения.
Григорьев смотрел выжидательно. Я разглядывал сцепленные пальцы.
– А что с озером Красноглинным? – спросил я. – Что с РИТЭГом, который мы нашли в прошлом году?
