Благочестие и память - страница 3



, «купеческие мемуары демонстрируют удивительную трепетность купца к своему отнюдь не знатному происхождению. Более того, география происхождения в них – очень чтимый момент в понимании семейной истории, то есть генеалогии. … Своим провинциально-крестьянским происхождением будут гордиться и Прохоровы, и Вишняковы, и Рябушинские и Зимины и другие»29.

В сочетании с традиционной религиозностью русских купцов, которая, начиная с петровских реформ, становилась все менее характерна для дворянства, отмеченный выше интерес купечества к своим корням стал вполне достаточным мотивом для интереса купцов к различным формам церковно-коммеморативных практик. В связи с этим интересно, что снижение интереса к церковной коммеморации у дворян XVIII века сопровождалось нарушением трансляции памяти о своем происхождении: например, в 1743 г. Рюрикович князь Трифон Васильевич Кропоткин показал, что происходит из касимовских татар30. На этом фоне заинтересованность купечества в церковной коммеморации особенно заметна.

Необходимо отметить, что в связи с церковно-коммеморативными практиками купечества спорным вопросом является определение церковной благотворительности. Если обычно под ней понимается благотворительная деятельность и социальное служение, осуществляемые Церковью, то, например, К. Е. Балдин пишет: «В предпринимательской среде одной из характерных черт религиозной практики (ортопраксии) были пожертвования в пользу церквей и монастырей. В современной исторической литературе в отношении этой деятельности утвердился термин „церковная благотворительность“. Вместе с тем в рассматриваемый период такая дефиниция почти не употреблялась. Слово „благотворительность“ тогда зачастую являлось синонимом другого термина, „филантропия“, и подразумевало помощь не церкви, а людям – престарелым, сиротам, неспособным к труду и пр. Что касается материальных пожертвований на церковные цели, то они обозначались в литературе и источниках как „усердие к Дому Божию“, „ревность к церкви“ и т. п. Несмотря на это, в дальнейшем автор будет пользоваться термином, прочно утвердившимся в последнее время в научной литературе»31, к сожалению, не уточняя при этом, в какой литературе утвердилось такое понимание термина.

Немало российских купцов в рассматриваемый период принадлежали к различным течениям старообрядчества, что, разумеется, не могло не повлиять на их практики в сфере церковной коммеморации. В традициях старообрядцев были щедрые поминальные вклады. Так, московские купцы-старообрядцы Рахмановы регулярно делали такие вклады в храмы Рогожского кладбища в виде свечей, церковных предметов и денег. Как и в господствующей церкви, во вкладной книге отмечалось, что, кем, когда и в память кого жертвовалось. Рахмановским пожертвованием 1885 г. был набор серебряных с позолотой и чернью литургических сосудов. На обороте дискоса была нанесена вкладная надпись «о упокоении» со списком имен поминаемых, но без указания имени вкладчика32.

Богатый кинешемский мучной торговец Петр Илларионович Баранов, человек скромный и высоконравственный, на склоне лет в конце XIX в. «все свои большие средства пожертвовал разным старообрядческим монастырям и скитам»33. По данным исследования К. Е. Балдина, в семье крупного текстильного фабриканта А. Я. Балина в 1872 г. скончалась дочь Надежда, а в 1874 г. – сын-первенец Василий. В память о них Балин передал в Успенскую единоверческую церковь с. Дунилова (это была его родина) священнические ризы и диаконский стихарь из серебряной парчи