Бледный огонь - страница 19

930 Ложные мыслители, раздутые поэты, шарлатаны и акулы.

И пока безопасное лезвие с хрустом и скрипом

Путешествует через страну моей щеки,

Автомобили проезжают по шоссе, и вверх по крутому

Склону большие грузовики ползут вокруг моей челюсти,

И вот причаливает безмолвный корабль, и вот – в темных очках —

Туристы осматривают Бейрут, и вот я вспахиваю

Поля старой Зембли, где стоит мое седое жнивье,

И рабы косят сено между моим ртом и носом.

Жизнь человека как комментарий к эзотерической

940 Неоконченной поэме. Записать для будущего применения.

Одеваясь во всех комнатах, я подбираю рифмы и брожу

По всему дому, зажав в кулаке гребешок

Или рожок для обуви, превращающийся в ложку,

Которой я ем яйцо. Днем

Ты отвозишь меня в библиотеку. Мы обедаем

В половине седьмого. И моя странная муза,

Мой оборотень, везде со мной,

В библиотечной кабинке, в машине и в моем кресле.

И все время, и все время, любовь моя

950 Ты тоже здесь, под словом, поверх

Слога, чтобы подчеркнуть и усилить

Насущный ритм. Во время оно, бывало, слышали

Шелест женского платья. Я часто улавливал

Звук и смысл твоей приближающейся мысли.

И все в тебе – юность, и ты обновляешь,

Цитируя их, старые вещи, сочиненные мной для тебя.

«Туманный залив» – была моя первая книга (свободным стихом);

За ней – «Ночной прибой»; потом «Кубок Гебы», моя последняя колесница

В этом мокром карнавале, ибо теперь я называю

960 Все «Стихи» и больше не содрогаюсь.

(Но эта прозрачная штука требует заглавия,

Подобного капле лунного света.

Помоги, мне, Вильям! «Бледный огонь».)

Мирно проходит день под непрерывный

Тихий гул гармонии. Мозг выцежен,

Коричневый летунок и существительное, которое я собирался

Использовать, но не использовал, сохнут на цементе.

Быть может, моя чувственная любовь к consonne d’appui, сказочному дитяти эхо,

Основана на чувстве фантастически спланированной,

970 Богато рифмованной жизни. Богато рифмованной жизни. Я чувствую, что понимаю

Существование или, по крайней мере,

Мельчайшую частицу моего существования

Только через мое искусство,

Как воплощение упоительных сочетаний;

И если личная моя вселенная укладывается в правильную строчку,

То также в строчку должен уложиться стих божественных созвездий,

И он должен, я думаю, быть ямбом.

Я думаю, что не без основания я убежден, что жизнь есть после смерти

И что моя голубка где-то жива, как не без основания

980 Я убежден, что завтра, в шесть, проснусь

Двадцать второго июля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года,

И что день будет, верно, погожий;

Дайте же мне самому поставить этот будильник,

Зевнуть и вернуть «Стихи» Шейда на их полку.

Но еще рано ложиться. Солнце доходит

До двух последних окон старого доктора Саттона.

Ему, должно быть, – сколько? Восемьдесят? восемьдесят два?

Он был вдвое старше меня в тот год, что мы женились.

Где ты? В саду. Я вижу

990 Часть твоей тени близ карии.

Где-то мечут подковы. Зиньк, звяк.

(Как пьяный, прислоняется к фонарному столбу.)

Темная «Ванесса» с алой перевязью

Колесит на низком солнце, садится на песок

И выставляет напоказ чернильно-синие кончики крыльев, крапленые белым.

И сквозь приливающую тень и отливающий свет,

Человек, не замечая бабочки, —

Садовник кого-то из соседей – проходит,

Толкая пустую тачку вверх по переулку.

Комментарий

Строки 1–4: Я был тенью свиристеля, убитого…

и т. д.

Образ в этих начальных строках явно относится к птице, разбившейся на полном лету о наружную поверхность оконного стекла, в котором отраженное небо, чуть темнее оттенком, с чуть замедленным облаком, представляет собой иллюзию продолжения пространства. Мы можем вообразить Джона Шейда в раннем отрочестве, наружностью неказистого, но во всех остальных отношениях прекрасно развитого юношу, испытывающим первое эсхатологическое потрясение, поднимая неуверенными пальцами с травы плотное овальное тельце и рассматривая красные, как бы восковые, полоски, украшающие серовато-бурые крылья и изящные рулевые перья, тронутые желтым на концах, ярким, как свежая краска. Когда в последние годы жизни Шейда я имел счастье быть его соседом среди идиллических холмов Нью-Уая (см. Предисловие), я часто видел именно этих птиц, весело питающихся синими, с меловым налетом, ягодами можжевельника, росшего на углу его дома (см. также строки 181–182).

Назад Вперед

Бледный огонь - страница 19

Похожие книги