Я вспоминаю оскал этого мужчины и его огромные размеры.
– Не сомневаюсь.
Рип пригвождает меня взглядом.
– Теперь, когда мы разобрались и твоя совесть чиста, не потрудишься рассказать, почему Озрик доложил утром, что вчера вечером ты вела себя подозрительно?
Вот черт.
– Подозрительно я себя не вела, – отрицаю я. – Я просто гуляла по лагерю. Ты вообще-то сам мне разрешил, учитывая, что при мне не было стражи и меня не посадили на цепь. Мы посреди мерзлой пустоши, вокруг солдаты, а ты обещал меня выследить, если я сглуплю и попытаюсь сбежать.
– Хм, – произносит он, не сделав замечание по поводу моего ехидного тона. Рип опускает взгляд на мое пальто. – А как ребра? Лекарь доложил, что ты не разрешила ему тебя осмотреть.
– Я в порядке.
– Если ты продолжаешь врать, то делай это хотя бы сносно.
Тут он не прав. Я в порядке, а еще превосходно умею лгать. В конце концов, я много лет себе врала. Красивая ложь скрывает множество омерзительных истин.
– С ребрами у меня все нормально, но тебе-то какое вообще до них дело? – язвительно спрашиваю я.
Возможно, я говорю с ним в подобном тоне, потому что только так чувствую, что обладаю хотя бы какой-то властью. Мое высокомерие – это кирпичная стена, закрывающая осыпающуюся беззащитность.
– Поскольку, командир Рип, вам не нравится ложь, давайте говорить откровенно, – с бросающей вызов насмешкой ехидничаю я. – Я знаю, кто ты такой, а еще знаю, кто я – жертва, которую ты удерживаешь ради выкупа. Жертва, которой можно подразнить царя Мидаса.
– Верно, – холодно отвечает Рип, и я недовольно поджимаю губы. – И все же невежливо с моей стороны возвращать Мидасу питомца в плохом состоянии.
Меня передергивает.
Питомец. Наложница. Шлюха. Как же я невыразимо устала от ярлыков, которые навешивают на меня люди.
– Я не его питомец. Я – его фаворитка.
Командир Рип издевательски хмыкает.
– Слово иное, а вот смысл тот же.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Рип поднимает руку.
– Мне наскучили разговоры о Мидасе.
– Хорошо. Я все равно не хочу с тобой болтать, – парирую я.
Он язвительно улыбается, показывая клыки.
– Чуется, что очень скоро ты передумаешь, Золотая пташка.
Я застываю на месте. В этих словах кроется угроза, но я ни за что не догадаюсь, о чем он сейчас толкует.
– Возвращайся в карету, – говорит он. Манера держаться у него жесткая, он без особых усилий входит в роль командира. – Мы выдвигаемся в десять и продержим путь до наступления сумерек. Предлагаю тебе перед отъездом посетить отхожее место, иначе день точно предстоит неприятный.
– Я хочу увидеть наложниц и стражников, – отвечаю я, пропуская его приказ мимо ушей.
Он кладет руку на деревянную рукоять меча и наклоняется к моему лицу так близко, что я чуть не проглатываю язык. Я отодвигаюсь назад, чувствуя себя пойманным за шкирку кроликом.
– Если чего-то хочешь, придется заслужить.
Рип разворачивается и уходит, солдаты расступаются перед ним, а я смотрю ему вслед.
Не знаю, что он подразумевал под словом «заслужить», но кажется, мне это придется не по нраву.
Царица Малина
Мои служанки взволнованы.
Я то и дело замечаю, как они переглядываются, но делаю вид, будто меня это не волнует. Одна из них так нервничает, что, кажется, вот-вот упадет наземь. Если бы я не была так хорошо обучена держать лицо, на нем уже появилась бы хитрая улыбка.
Нанятая из города портниха сидит на коленях, между бровями у нее залегла глубокая складка. Оценивающим старческим взглядом окидывает подол моего платья. В подушечку для булавок, вшитую в пояс вокруг ее талии, вставлены острые иглы, отчего кажется, будто у нее из живота растет металлический кактус.
