Читать онлайн Роберт Ладлэм - Близнецы-соперники

Один за другим грузовики карабкались вверх по крутой дороге в предрассветных сумерках. На вершине они увеличивали скорость, торопясь снова погрузиться во мрак дороги, проложенной через лес.

Водителям пяти грузовиков нужно было все время быть начеку, чтобы случайно не снять ногу с тормоза или не нажать на акселератор слишком сильно. Им приходилось напряженно вглядываться во мрак, чтобы быть готовыми к любой неожиданно возникшей преграде или крутому повороту.

Кругом все было объято тьмой. Они ехали с незажженными фарами. Колонна грузовиков ползла в серой греческой ночи, и лишь слабый свет луны, пробивающийся сквозь низкие густые тучи, освещал им путь.

Это было испытание на дисциплинированность. Но ни шоферам, ни пассажирам бок о бок с ними было не привыкать к дисциплине.

Все они были отшельниками. Монахами Ксенопского ордена, самого сурового из всех подчинявшихся Константинопольской патриархии. В этом ордене слепое повиновение уживалось с привычкой полагаться лишь на свои силы. Монахи не смели нарушить дисциплину до самой смерти.

В головном грузовике молодой бородач-священник скинул сутану, под которой оказался простой костюм рабочего – грубая рубаха и груботканые штаны. Он свернул сутану и заткнул ее за сиденье – под старое тряпье и ветошь. Потом обратился к шоферу:

– Ну, теперь осталось не больше полумили. Участок железнодорожного полотна идет параллельно дороге на протяжении трехсот футов. Место открытое. Успеем.

– Поезд там? – спросил, пристально вглядываясь во тьму, шофер, крепко сбитый монах средних лет.

– Да. Четыре товарных вагона. И только один машинист. Ни кочегаров, никого.

– Значит, придется помахать лопатой? – спросил монах с усмешкой во взгляде.

– Да, придется помахать лопатой, – просто ответил молодой монах. – Где оружие?

– В «бардачке».

Священник в рабочей одежде наклонился вперед и повернул ручку на дверце «бардачка». Дверца раскрылась. Он сунул руку внутрь, пошарил и достал тяжелый крупнокалиберный пистолет. Священник ловко вытащил магазин из рукоятки, проверил патроны и вогнал магазин обратно. Металлический щелчок словно поставил точку.

– Мощная штука. Итальянский?

– Да, – ответил шофер. Больше он ничего не сказал, но в голосе его слышалась скорбь.

– Что ж, подходяще для такого дела. Просто благословение. – Молодой священник сунул пистолет за пазуху. – Ты сообщишь его семье?

– Мне так приказано… – Было ясно, что шофер хочет еще что-то сказать, но сдерживается. Он только крепче вцепился в баранку.

На мгновение из-за тяжелых туч показалась яркая луна и осветила вырубленную в лесу дорогу.

– В детстве я тут играл, – сказал молодой священник. – Бегал по лесу, купался в ручьях. Потом обсыхал в горных пещерах. И воображал, что мне являются видения. Я был счастлив среди этих гор. Господу было угодно, чтобы я увидел их снова. Бог милостив. И добр.

Луна исчезла. Снова навалилась тьма.

Начался крутой спуск. Лес поредел, и вдали, еще едва видные, показались одинокие телеграфные столбы – черные копья на фоне серой ночи. Дорога выровнялась, расширилась и слилась с вырубкой, полоса которой разделяла лесной массив. Плоская безжизненная равнина, внезапно возникшая посреди бесчисленных горных круч и лесных чащоб.

На вырубке, теряясь во тьме, стоял поезд.

Неподвижно, но не безжизненно. Из трубы паровоза широкой спиралью вился дым, медленно уплывая в ночь.

– Когда-то, – сказал молодой священник, – фермеры пригоняли сюда овец, привозили урожай. Отец рассказывал, что у них вечно возникали ссоры – даже до драки доходило, когда начинали выяснять, кому что принадлежит. Такие тут забавные случаи бывали… Вот он!

В черноте ночи сверкнул луч фонарика. Он дважды описал круг и остановился: теперь тонкая ниточка света била прямо в последний вагон. Священник в рабочей одежде вытащил из кармана миниатюрный фонарик, вытянул руку и ровно на две секунды нажал на выключатель. Отраженный от лобового стекла луч на мгновение осветил маленькую кабину. Молодой бросил украдкой взгляд на лицо брата-монаха. Он увидел, что его товарищ закусил губу: струйка крови текла по губе и подбородку, теряясь в коротко остриженной седой бороде.

Молодой подумал, что лучше промолчать.

– Подъезжай к третьему вагону. Другие развернутся и начнут разгружаться.

– Знаю, – ответил шофер. Он медленно повернул руль вправо и подвел машину к третьему вагону.

К грузовику подошел машинист в комбинезоне и кожаной кепке. Молодой монах открыл дверцу и спрыгнул на землю. Мужчины посмотрели друг на друга и обнялись.

– Без сутаны тебя и не узнать, Петрид. Я уж забыл, как ты выглядишь.

– Э, да перестань. Четыре года из двадцати семи – это разве срок?

– Мы тебя редко видим. Все у нас об этом говорят.

Машинист убрал свои большие загрубевшие ладони с плеч монаха. Из-за туч снова показалась луна и осветила машиниста. У него было суровое, энергичное лицо скорее пятидесяти-, чем сорокалетнего человека, изборожденное морщинами, как это бывает, когда кожу постоянно дубят ветер и солнце.

– Как мама, Аннаксас?

– Нормально. Слабеет, конечно, с каждым месяцем, но пока что держится.

– А твоя жена?

– Снова беременна и уже не смеется. Все ругает меня…

– И правильно. Так тебе и надо, похотливому козлу! Я могу только еще раз повторить: уж лучше служить церкви, – засмеялся священник.

– Я передам ей твои слова, – улыбнулся машинист.

Оба помолчали, потом молодой произнес:

– Да-да. Обязательно передай.

Он включился в работу, закипавшую у товарных вагонов. Тяжелые двери сдвинули, внутрь повесили фонари, их тусклого света хватало на вагон, но снаружи он был невидим. Люди в сутанах быстро сновали взад и вперед, от грузовиков к вагонам и обратно, нося картонные коробки с деревянной обшивкой. На каждой ярко выделялись распятие и тернии – символ Ксенопского ордена.

– Продукты? – спросил машинист.

– Да, – ответил брат. – Фрукты, овощи, вяленое мясо, зерно. У пограничников это не вызовет подозрений.

– И где же? – спросил машинист. Ему не надо было уточнять вопрос.

– В этом грузовике. В глубине кузова, под коробками с табаком. Ты выставил дозорных?

– Да, вдоль полотна и вдоль дороги, в обоих направлениях на милю. Не беспокойся. В воскресенье утром, до рассвета, только у вас, священников да послушников, есть неотложные дела. Остальные спят.

Молодой священник взглянул на четвертый вагон. Работа спорилась: монахи быстро расставляли коробки. Долгие часы тренировок приносили благие плоды. Монах-водитель из его грузовика остановился перед дверью с коробкой в руках. Они обменялись взглядами, потом шофер вернулся к работе и забросил коробку в раскрытый вагон.

Отец Петрид обратился к своему старшему брату:

– Ты говорил с кем-нибудь до того, как пригнать сюда этот поезд?

– Только с диспетчером. А как же иначе? Мы с ним ведь чаевничали.

– И что он сказал?

– Да все больше слова, которыми я не хочу оскорблять твой слух. В накладных обозначено, что монахи Ксенопского ордена загрузят поезд на дальних складах. Он не задавал лишних вопросов.

Отец Петрид взглянул на второй вагон. Через несколько минут и его загрузят. И приступят к погрузке третьего.

– А кто готовил паровоз?

– Топливная бригада и механики. Вчера после обеда. В бумагах сказано, что паровоз был в ремонте. Это в порядке вещей. Оборудование то и дело ломается. В Италии над нами все смеются… Ну, само собой, я все сам проверил несколько часов назад.

– А не захочет ли диспетчер позвонить на сортировочную станцию? Где, как он думает, мы производим погрузку?

– Да он уже спал или засыпал, когда я уходил от него. Утренняя смена начнется… – машинист посмотрел на ночное небо, – …не раньше чем через час. Ему незачем звонить, если только он не получит телеграмму об аварии…

– Телеграфная связь прервана: в проводку попала вода, – тихо сказал священник, словно разговаривая сам с собой.

– Зачем?

– На случай, если бы у тебя возникли осложнения. Ты больше ни с кем не говорил?

– Нет. Даже ни с одним бродягой. Я проверил все вагоны, чтобы убедиться, не забрался ли кто туда.

– Ну, теперь тебе наш план известен. Что ты о нем думаешь?

Железнодорожник присвистнул, покачав головой:

– Я, знаешь, просто поражен, брат. Как это можно было… все так организовать?

– Об организации позаботились. А как у нас со временем? Это очень важно.

– Если нигде нет повреждений полотна, то можно поддерживать хорошую скорость. Пограничники-югославы в Битоле за взятку на все согласны, к тому же греческий товарняк в Баня-Луке ни у кого не вызовет подозрений. В Сараеве или Загребе тоже проблем не будет. Они ловят рыбку покрупнее, и продукты для монахов их не интересуют.

– Я же говорю о времени, а не о взятках.

– Взятки и есть время. Пока сторгуешься.

– Только если будет подозрительно, что мы не торгуемся. Мы сможем добраться до Монфальконе за трое суток?

– При хорошей организации – да. Если где-то и потеряем время, то сможем нагнать днем.

– В самом крайнем случае. Будем двигаться только ночью.

– Ну вы и упрямы.

– Мы осторожны. – И священник снова глянул на поезд. Первый и второй вагоны уже были загружены. Четвертый заполнят в считаные секунды. Он повернулся к брату. – Наши думают, что ты ведешь товарняк к Коринфскому заливу?

– Да. В Нафпактос. В грузовой порт. Они знают, что меня не будет всю неделю.

– Там сейчас забастовки. Профсоюзы озверели. Так что, если ты немного задержишься, они не будут волноваться.

Аннаксас внимательно посмотрел на брата. Он, похоже, изумился тому, что брат в курсе мирских событий, и ответил с сомнением:

– Да, не будут. Твоя невестка уж точно не будет.

– Ну и хорошо.

Монахи собрались у грузовика Петрида и смотрели на него, ожидая дальнейших указаний.

– Я быстро, – сказал Петрид брату.

– Ладно. – Машинист пошел к паровозу.

Отец Петрид вытащил из кармана фонарик, приблизился к монахам и стал искать своего шофера. Тот понял, кого он ищет, отделился от группы и подошел к Петриду.

– Это наш последний разговор, – сказал молодой священник.

– Да будет благословение Божие…

– Сейчас не время, – прервал его священник. – Запоминай каждый наш шаг, каждую деталь. Каждую! Все нужно повторять в точности.

– Не сомневайся. Тот же маршрут, те же грузовики, те же водители, те же бумаги для пограничников. Все точно так же. Только нас станет на одного меньше.

– Такова воля Господа. Во славу Его. Это милость, которой я недостоин.

На дверцах фургона висели два массивных замка. У Петрида был один ключ, у шофера – другой. Они одновременно вставили ключи. Замки с лязгом открылись. Петрид и шофер вытащили их из стальных ушек, сняли металлическую перекладину и раскрыли двери фургона. Внутри повесили фонарь.

В фургоне стояли коробки с символом ордена: распятие в терниях. Монахи начали вытаскивать их. Они двигались как в танце – в призрачном свете развевались их темные сутаны. Они относили картонные коробки к третьему вагону. Двое запрыгнули внутрь и начали расставлять коробки у стены.

Через несколько минут кузов грузовика опустел. Посредине остался стоять лишь один ящик, покрытый черной тканью. Он был куда массивнее продуктовых коробок, иной формы и представлял собой правильный куб: три фута в длину, три – в высоту, три – в ширину.

Священники встали полукругом у раскрытых дверей фургона. Молочно-белые лучи лунного света сливались с бледно-желтым сиянием фонаря. Это странное освещение, и похожий на пещеру крытый кузов грузовика, и неподвижные фигуры в сутанах заставили отца Петрида невольно представить себе катакомбу глубоко под землей, где спрятаны реликвии Голгофы.