Блог уходящего детства - страница 9



Я тут же упаковку разорвал, а там крутая читалка на электронных чернилах с подсветкой и вай-фаем.

– Ты что? – говорю. – Ты это что-то попутала. Люсьена за всю жизнь только две книжки прочитала: «Курочку Рябу» и «50 оттенков серого», причем первая книга намного более экзистенциальная, чем вторая, так что налицо явный регресс.

– Знаю, – отвечает Мамель сквозь зубы, – это ты думаешь, что я ничего не вижу. Просто у меня принцип: молчи, глуха́, меньше греха.

– Хороший принцип, – говорю.

Она не выдерживает, улыбается. Потом трогается с места.

– Эх ты, – говорит, – Курочка Ряба. Откуда что берётся?

Мы заехали в Макдональдс, съели по бургеру, запили колой. В Макдаке хорошо. Молодежь тусуется, вкусно пахнет мясными ароматизаторами и канцерогенным маслом.

Мамель сидела за столиком в своей дорогой шкурке и вечернем платье, прихлебывала капучино.

– И всё-таки, Деня, – спросила, – что с тобой? Расскажешь?

– Мам, ты же сама уже всё поняла, так? Ты ж глуха, но не слепа.

Мы заехали в бургерную, съели по бифтопу, запили колой. В бургерной хорошо. Молодежь тусуется, вкусно пахнет мясными ароматизаторами и канцерогенным маслом.

Мамель сидела за столиком в своей дорогой шкурке и вечернем платье, прихлебывала капучино.

– И все-таки, Деня, спрашивает, что с тобой? Расскажешь?

– Мам, говорю, ты же сама уже все поняла, так? Ты ж глуха, но не слепа. Ох, Дэн, сказала, трудное время переживаешь. Ну, ничего, говорит, дальше – легче.

Твои б слова, да в высшие инстанции…

Дэд дома, спит. Лицо серое, как у покойника. Мы ему привезли бургеры и наггетсы. Проснется – вот обрадуется!

Тема 4. Улыбаемся и машем

25 ноября


Тэги: БАГИ ИГРЫ ПОД НАЗВАНИЕМ «ЖИЗНЬ»

Люськи в школе не было. Все гудели, какую крутую днюху Кисличенко забабахали. Машка айпэд с фотками притащила. Я не подошёл смотреть. Ко мне приставали, я отмалчивался. Всё как-то завертелось, контрольная по химии, гудёж этот, я даже не сразу сообразил, что Ани нет в школе.

Зря Мамель волновалась, что придётся перед Люськиной маман оправдываться. Причина нашлась, очень даже уважительная. Я как раз поднимался на пятый урок, когда получил сообщение от Дэда, и через две ступеньки побежал вниз. Встретил у входа Димиху, в двух словах описал ситуацию. Она сказала:

– Конечно, Денис, иди.

И с жалостью смотрела мне вслед. Всё-таки тётка она добрая.

Не помню, как добирался до больницы. С горечью думал: блин, ну взрослые люди же, пора бы успокоиться. У палаты – Дэд. Перехватил меня, кивнул, забрал рюкзак. Я ничего ему не стал говорить. Прошлый раз ещё всё высказал. Он тогда вызверился на меня, потому что я страшно возмущался из-за того, что Мамель так часто в больницу кладут. Дэд сказал, что я злюсь, потому что привык, что мама всегда рядом, и меня напрягают неудобства, вызванные её болезнью. Я рассвирепел и сказал:

– Я готов у мамы на коврике у кровати спать, сам буду ей еду готовить, только не надо больше таких экспериментов.

Дэд тогда, кажется, даже смутился.

Зашёл. У Мамель отдельная палата. Приборы пикают. Страшно. Теперь понимаю, что значит «ни кровинки в лице». Взял Мамель за руку, она открыла глаза.

– Как ты? – спрашиваю.

– Нормально, – отвечает. – Полежу немного, скоро выпишут. Ну ты же знаешь. А как ты, Деня? Испугался?

– Мам, – говорю, – скажи мне, пожалуйста, что это не из-за нашего вчерашнего в машине разговора!

Она хмыкает:

– Ну что ты, дурачок, – говорит. – Что я, не знаю, на какие сплетни кто горазд? Тоже мне, открытие.