Блокадник - страница 6

Прошло месяцев восемь с тех пор, как Петя в последний раз видел маму. О ее судьбе по-прежнему не было никаких сведений, так же, как и об отце. Бабушку обнадеживало только одно: дочери рекомендовали взять зимние вещи. Тех, кому однозначно светил расстрел, забирали в чем есть и не давали ни минуты на сборы.

Дядя Вася появлялся еще три или четыре раза, приносил разные суммы денег, что-то вкусненькое. Примерно раз в месяц звонил по телефону, выспрашивал у бабушки обстановку, нет ли нужды в чем-то. Петина сестра принципиально с дядей не общалась.

Так пережили зиму тридцать восьмого. Галя приходила с овощебазы вся замерзшая, грязная, валилась с ног от усталости. На бабушкины резоны, что, может быть, ей не стоит так надрываться теперь, когда есть помощь от дяди, а лучше подумать о продолжении учебы, лишь раздраженно огрызалась: «Не нужно мне его подачек!»

Отношения с соседями по квартире понемногу восстановились. Все поняли, что органы оставили Петину семью в покое, и за общение с ближайшими родными врагов народа никого не осудят. Но и близко к сердцу семейную трагедию не принимали. Через достаточно короткое время им уже, возможно, казалось, что Сергей Васильевич с супругой, благодаря которым все родственнички оказались в Ленинграде, тут и не проживали. Общаясь с бабушкой, соседи никогда не упоминали о ее дочери и зяте, и даже в разговорах между собой не называли их имен – будто старались как можно скорее стереть память о «неблагонадежных» связях.

Но в осиротевшей семье ощущение огромного горя не проходило. Семидесятидвухлетняя бабушка сильно сдала, почти все время пребывала в мрачном настроении и часто прикладывалась к пузырькам с сердечными каплями. Запах лекарств уже прочно пропитал их с Галиной комнату. Нервы у нее тоже стали совсем никчемными. Если возникал малейший конфликт с внуками, бабушка хватала кушак и бежала в ванную с криками: «Вот повешусь, тогда пожалеете меня, да поздно будет!..» Галя и Петя со слезами спешили за бабушкой и вцеплялись ей в рукава. Порой Мария Андреевна садилась у открытого окна и надолго впадала в оцепенение. Но если замечала проезжающий черный воронок, громко вскрикивала, захлопывала окно, падала на кровать и сотрясалась в рыданиях. У Пети разрывалось сердце при виде всего этого.

Дядиными заботами маленькая семья жила в достатке, но без излишеств – впрочем, так было и при отце. Город тоже жил обычной жизнью, будто и не происходили каждую ночь исчезновения ни в чем не повинных людей. По утрам под окнами громыхал по мостовой фургон со свежим хлебом, из «тарелки» радиоприемника гремели бравурные марши и жизнерадостные песни. В соседнем «Ударнике» показывали новые картины, а на углу стояла тележка мороженщицы. У Пети никогда не было карманных денег, и на эти маленькие радости приходилось выпрашивать у бабушки. Бабушка вообще распоряжалась всеми финансами, включая зарплату Галины.

Состав жильцов квартиры потихоньку менялся. Маруся уже полгода назад покинула их и уехала куда-то в область к своим финским родственникам. Семья двоюродной сестры Петиной мамы завербовалась на Север, а вместо них въехали совершенно незнакомые люди: супруги с тремя детьми. Со старшим, Вовкой, Петя сблизился. Они вместе гуляли, ходили на комедии в «Ударник». Вовка научил Петю играть в шахматы.

У Петиной семьи распоряжением домкома отобрали большую гостиную и отцовский кабинет, оставили лишь комнату бабушки и бывшую спальню родителей, где теперь обосновался Петя. В гостиную вселилась шумная семья откуда-то с Урала, а в кабинет – странноватый эстонец по фамилии Тилло. Как выяснилось, это был один из разработчиков советского телевидения. Он запомнился обитателям квартиры нелепыми россказнями о том, что скоро в каждой семье будет возможность смотреть кино, не выходя из дома. Над Тилло открыто смеялись и называли «контуженым».