До вечера Ивашка успел сходить в Посольский приказ, поузнавать насчет будущего Петрухиного тестя, застрял дотемна, а когда вернулся – оказалось, во дворе сидит сердитый Башмаков.
– Где тебя нелегкая носит? – напустился он на Ивашку. – Поди приведи ту бабу, что ты вместе со своей женой из Курляндии вывез. Я за ней вашу дворовую девку посылал, так она у вас бестолковая – ушла и пропала.
Ивашка привел Анриэтту.
Она уже привыкла одеваться на русский лад, в летник поверх красной рубахи, отвыкла от корсетов, но очень не любила прятать волосы – а ее светлые волосы, если их распустить, были превеликим соблазном. Однако, узнав, что ждет дьяк Приказа тайных дел, она убрала косы в волосник, а сверху – простой белый повойник, но не удержалась – выпустила на лоб короткие кудряшки. Так на Москве не было принято, но она раз в два-три месяца просила Денизу подкоротить кудряшки и, глядя в тусклое зеркальце, видела себя прежнюю.
Башмаков встал и поклонился – не в пояс, мазнув пальцами по земле, а кивком и легким наклоном стана. Примерно так же поклонилась ему и Анриэтта.
– Толмачить будешь, – сказал Башмаков Ивашке. – Как тогда.
«Тогда» Ивашка переводил их разговор с русского на французский и обратно.
Анриэтта подтвердила, что слышала о побеге Воина Ордина-Нащокина. А на вопрос о подстерегающих беглеца опасностях ответила так:
– Он знает о польских, голландских и французских нравах только из книг и по встречам с теми иноземцами, которые бывали при курляндском дворе. Но там все стараются быть кроткими, как голуби. Он не знает, как ярится польский пан, над которым неудачно пошутили. Он не знает, как французский дворянин вызывает на дуэль за кашель или чихание в своем присутствии. И его никто не обучал ни рубке на саблях, ни фехтованию на рапирах и шпагах. Так что первая опасность – смерть в поединке. Но, господин Башмаков, это еще не самое страшное.
– Что вы имеете в виду?
– То, что в лучшем случае он умрет, не успев причинить вреда своему государю.
Башмаков, услышав перевод, посмотрел на Анриэтту озадаченно – не ждал, что женщина способна так рассуждать.
– Какого вреда нам от него ждать?
– Иезуиты, господин Башмаков… Вот кто вцепится в него мертвой хваткой. Потом он вернется, он на коленях приползет к своему батюшке, он получит прощение, ваш государь его помилует… Но он уже будет тайным католиком! И он уже будет служить иезуитам! Все, что он будет делать в Москве, он сделает во благо общества Иисуса.
– Вы католичка?
– Да. Но я просто католичка, я верю в Бога так, как меня в детстве научили. Я верю… я верю, когда мне нужна Божья помощь, когда я в опасности… тогда я очень горячо верю! Но я не желаю власти. Я видела, как борются за власть, и поняла: люди, которым нужна власть, далеки от веры. А братству Иисуса нужна только власть. Они, как муравьи, способны пролезть в любую щель. Знаете ли, как они сейчас взяли в свои цепкие лапы польское королевство?
– Я слыхал.
Ивашка покосился на Башмакова: ему казалось, что дьяк Приказа тайных дел знает все на свете; во всяком случае, чем живет Речь Посполита, он знать обязан. Та простая мысль, что Башмаков – не змей-горыныч, имеет всего одну голову и эта голова не в состоянии вместить сведения, которыми располагают все государевы приказы, Ивашке пришла уже потом.
– Они там уже лет сто, не меньше. Все школы в их руках, они отличные учителя, да только их наука – им одним на пользу, а полякам – во вред. Я слыхала, будучи в Курляндии, что «кровавый потоп» по их вине возник. Что паны после их выучки не смогли поладить с казаками. Хотя точно я не знаю… Но от них всего можно ожидать.
