– Ну, с этим мы разберемся, не беспокойтесь, господин Ротенгоф! ― Корнелий располагающе улыбнулся и снова опустил глаза в записи, ― Как Роза реагирует на окружающий мир чаще всего? Бывает, что она плачет или смеется? Может, сильно взволнована?
– Нет, никогда не видел слез у неё на глазах, даже в детстве, ― отец Розы нахмурился, очевидно, задумавшись, что это странно, ― она никогда не хохочет, только если ехидно усмехается. Кажется, будто мир вокруг ей безразличен. А если она и взволнована, то только по какому-то неведомому другим поводу.
– Очень хорошо, ― кивнул Стурлссон, и записал на свою страницу под названием «Р. Ротенгоф» «снижение аффекта», ― так, продолжим: как у неё обстоят дела с семьей? Со сверстниками? Я заметил, она не слишком общительная, и я даже сказал бы, скрытная…
– Да, можно сказать, скрытность ― это одна из доминирующих черт её характера, но разве это плохо, доктор Стурлссон? Я думаю, в наше время, чем меньше ты о себе, рассказываешь, тем меньше эту информацию могут использовать против тебя.
– Хм, вы правы, господин Ротенгоф, но в её возрасте молодые люди обычно стремятся поделиться с миром своими переживаниями, заявить о себе в социуме. Она ведь учится в университете, неужели у неё нет друзей, мальчиков?
– Корнелий, я её отец, а не подружка, она не делится со мной такими вещами, ― Эдуард прищурил глаза, а затем печально вздохнул, ― последний год, мы очень отдалились друг от друга… Из-за работы я должен был жить некоторое время в Берне…Мне очень жаль, но я ничего не знаю об её университетских приятелях. В разговорах она никогда никого не упоминала.
– Ничего страшного, Эдуард, у вас ещё есть время узнать получше свою дочь! ― Корнелий записал «скрытность», и снова с улыбкой взглянул на поникшего мужчину, ― а в детстве у неё были друзья?
– Нет, ― однозначно ответил Эдуард, ― она всегда была сама по себе, ей будто в голову не приходило играть с другими детьми, да и они как-то сторонились её. Роза всегда сама находила, чем себя занять. Лидия уговаривала её с кем-нибудь подружиться, но её слова никак не повлияли на нашу дочь. Роза больше любила складывать пазлы, разгадывать судоку и считать примеры. Задачи она, конечно, тоже любила, но примеры она находила более отвлеченными от жизни.
– Роза учится в университете на факультете математики и естественных наук. Какие предметы её интересуют больше всего?
– Астрономия, астрофизика, астробиология…
– Понятное дело. А как у неё с успеваемостью?
– Знаете, доктор Стурлссон, когда Роза только пошла в школу, мы думали с Лидией, что она станет каким-нибудь вундеркиндом! ― Эдуард усмехнулся с простодушной улыбкой, ― но потом, я не знаю, она будто быстро поняла, что к чему. Что отличников все время отправляют на олимпиады, всякие конкурсы, просят списать, ну вы понимаете… А Роза просто хотела, чтобы её оставили в покое. Она хоть и решала на отлично, но только то, что требовалось, никогда не зазнавалась и не отвечала, пока не спросят…
Эдуард замолк, анализируя сведения из прошлого. Корнелий с интересом ждал продолжения.
– Мне кажется, что учеба Розу не интересовала. Она и не доставляла ей особых хлопот, но и воодушевления не приносила. Моя дочь говорила, что в школе, ей дают не то, что она хочет знать.
– А что её на самом деле интересовало?
– Космос.
Не дав Корнелию произнести последние звуки его вопроса, Эдуард выдохнул это слово, как последнее дуновение ночного воздуха в форточку перед рассветом. Стурлссон замер, словно ощущая на себе ледяной вакуум названного объекта. Бескрайним взглядом пустых глаз Ротенгоф посмотрел в окно, совсем как его дочь на приеме у Корнелия. Врач заприметил эту особенность.
