– А если там щакалы? – прохрипел чей-то голос с кавказским акцентом. По всей видимости, это был Ахмед из Хасавюртинской бригады, он стоял, прислонившись плечом к вагону. По неподтверждённым данным, его бригаду из двухсот человек засекли со спутника где-то под Воронежем и дали по ним залп из новенького лёгкого ракетного комплекса «Нептун – 20..» (Дальность стрельбы до 151, 4 км). Это было ещё в начале войны. Тогда спутники ещё действовали. Теперь они уже не обслуживались и не работали. В живых из бригады остались только шестеро: Ахмед и пятеро его товарищей – в тот момент они находились далеко от места, где расположился отряд, и ловили рыбу в озере. Чуть позже они присоединились к Воронежской бригаде (вот они – стоят справа от Токарева) и, пока добрались досюда, пятеро партизан погибли. Ахмед остался один. Ну, так вот… Ахмед сказал:
– А если там, в деревне, щакал сидит, э! Тогда щто дэлять буим?
– Щакаль буим рэзать, как баран, э!. – Артистично жестикулируя и передразнивая Ахмеда, отвечал Джазмен. По рядам партизан прокатился сдержанный смех. Ахмед одобрительно улыбнулся.
– Ладно, кто-нибудь и ещё кто-нибудь, пойдёмте со мной, – продолжал проводник, – поглядим какая там обстановка, в деревне.
Токарев и ещё двое парней вышли вперёд и пошли за проводником. Эти двое, шли по левую сторону от Константина и о чём-то разговаривали, Джазмен шёл впереди. Они шли через лес, вокруг повсюду были деревья с этими «геномодифицированными» листьями на ветвях. Токарев, спотыкаясь об коряги, сонными полузакрытыми глазами смотрел прямо в спину Джазмену и думал:
«Я сейчас усну. Надо думать… чтобы не уснуть, надо побольше двигаться и думать. Иначе, если я всё-таки упаду, Джазмен подумает, что я умер… и пойдёт дальше… и всех поведёт за собой. Это лидер… он видит всех нас насквозь… а мы его – нет. Талантливый лидер, музыкант и философ – философию этой войны он знает, как самого себя… как «дважды два». И поэтому он без всякого зазора совести, без моральных колебаний, без эмоций пойдёт по трупам детей и женщин, стариков и мужиков в той деревне, а потом и во Владимире… и дальше. И мы тоже пойдём за ним. Никто из нас даже не заметил, как он стал нашим негласным главнокомандующим, командиром который не командует. Он просто предлагает своё решение любой проблемы, и мы его принимаем. Он предлагает нам путь, и мы идём за ним, как по единственно правильному пути – по узкой тропинке, которая проходит между всеми тупиками. Это проводник. Но, несмотря на весь его цинизм, он способен понять, а значит, и простить нас всех: партизан, оседлых, Армию – каждого из нас. И он прощает, но знает, что его не простит никто. Он знает единственный закон: делай, что должен и будь, что будет.
И мы с ним пойдём по трупам… но он будет делать это с особым энтузиазмом. Это суровый и циничный лидер, и в то же время – это самый настоящий человек! Концентрат человека без посторонних примесей.
Природа принесла нам Время Начала, а он принесёт Время Конца. Мне кажется, что так и будет. Мне кажется – это его истинная сущность. И ещё мне кажется, что это только вершина Айсберга. Ещё одна неподтверждённая информация».
Об этом думал Токарев, спотыкаясь закоченевшими ногами об коряги и, как дозу адреналина или удар током, получая по лицу холодными заражёнными ветками деревьев. Он не без причины видел своего проводника жестоким и способным расстреливать детей прямо в колыбелях. Ему вспоминалось всё, что говорил Джазмен о мёртвых и раненых партизанах: «Не берите… оставьте здесь… теперь от них никакого проку»; о мёртвых врагах он не говорил ничего и никогда.
