– А что такое шизофрения? – улыбнулся Милан.
– Ну, сейчас опять начнётся витийствование, что это не болезнь. Или болезнь, но врачи её неправильно понимают. Так, Милан? – продолжил Аверин.
– Так, – не раздумывая, коротко ответил Богович. – Именно так. И не только шизофрения. Психиатры понимают только то, что они видят, и чему их обучили в учебниках. Они лечат только ту сущность, которая значится в выписанных государством документах – в свидетельстве о рождении, паспорте или военном билете. Но если у человека раздвоение личности – лечат ли врачи другую сущность этого раздвоения, ту, что без документов? Общаются ли они с ней? Могут ли они ей без анализов и обследования выписать пилюли или уколы? Ни того, ни другого не происходит. Могут ли знания медиков иметь большую объективную значимость, чем опыт обитателя лечебницы для душевнобольных, общающегося с воплощениями параллельных слоёв Вселенной и нашего физического мира? Ведь мы только визуально живём в разреженном пространстве. А на самом деле мир очень плотный, и далеко не всё мы в нём видим, ощущаем. Наше зрение, наш слух, наше обоняние и осязание способно фиксировать лишь маленькую часть того, что происходит вокруг. Просто наши глаза могут видеть определенное количество цветов, даже меньше, чем их различает крохотная пчела. Хотя, если быть принципиальным, то цветов в природе вообще не существует, это наш мозг так обрабатывает разную длину волны, что мы её воспринимаем как цвет. Наши уши могут слышать настолько узкий диапазон частот, что даже мышь со своим слухом перед нами – гигант. Мы не ощущаем тех запахов, которые доступны порхающей над цветами бабочке. Как-то в одной телепередаче о здоровье доктор громогласно заявил: «Возможности человека безграничны!». Бог, ты мой, соображал бы он, насколько в реальности мизерны наши возможности.
– А плотность-то нашей атмосферы здесь при чём? И миры твои параллельные? – недоверчиво пробормотал дядя Федя.
– При том, что, например, вы, дядя Федя, скоро будете лежать на столе под лампами прожектора, и над вами склонится со скальпелем онкологический хирург. И будет очень плохо, если в этот момент какие-то смежные невидимые энергии или, чего хуже, сущности, окажут некоторое влияние на этого хирурга, и он допустит роковую ошибку, из-за которой вам придётся перейти из одного состояния в другое.
– Сдохнуть, то бишь?
– В обычном земном понимании – да, умереть.
– Может, ты и знаешь, умру я или нет? – спросил Власенко, прищурив слегка косые глаза.
– Никто из здесь сидящих не умрёт, – Милан сверкнул добродушной улыбкой. За столом все одобрительно, но недоверчиво хохотнули.
– Гарантируешь? – усмехнулся дядя Федя.
– Странно, что к явлениям духовного бытия мы подходим с возмутительным требованием предоставления гарантий? Вам нужны гарантии от композитора, написавшего симфонию по наитию, вызванному влиянием высших сил? Не-ет, я не могу вам что-то гарантировать, я вижу картину времени не в точке здесь, а в измерении везде. Я вижу вас, дядя Федя, живым, и тебя, Сергей, и тебя, Миша. Во всяком случае, вижу в обозримом будущем, в этом мире. В другом слое вас нет.
– Это откуда такие познания, мил человек? – с некоторой долей сарказма спросил Аверин, – Я, например, сомневаюсь в позитивном исходе операции. Слишком поздно спохватился и побежал по обследованиям. Врач сказал, что всё очень запущено в моём случае, метастазы…. А ты о каких-то измерениях, слоях.
