Уже в шестом классе я выполнил поставленную перед собой задачу – найти свое место среди новичков – стать вторым после Женьки…
Полтора года – какой короткий отрезок времени в жизни мальчишки, но именно эти полтора года переменили меня. Во мне развилась жестокость. Теперь я уже мог ударить первым. И ни за что, ни про что, а просто так, чтобы другие боялись.
И когда ребята из нашего класса, сняв школьные ремни, набрасывались на кого-нибудь из десятиклассников и били их пряжками, я делал то же самое.
Постепенно учеба в школе превратилась в сплошное веселье, о чем свидетельствовали двойки за дисциплину в моем дневнике. Учителя выводили их жирно, с особым нажимом.
После уроков, дома, наступала расплата за веселье. Просматривая дневник, испещренный записями о безобразном поведении, мать приходила в такое уныние, что не разговаривала со мной по нескольку дней. Однажды не выдержав ее молчания, я пообещал постричься наголо, если ее еще раз вызовут в школу. Не прошло и недели, как мне пришлось выполнить свое обещание.
Наверное, после посещения родительских собраний и ежедневных чтений записей в дневнике, мать с отцом пришли к выводу, что их нервы не выдержат такой ноши, как мое дальнейшее пребывание в школе.
После окончания седьмого класса, на семейном совете было решено, что я буду поступать в музыкальное училище.
Два месяца перед экзаменами к нам домой ежедневно приезжал частный педагог и занимался со мной по полтора часа. Несколько раз меня возили на прослушивание к одному из членов приёмной комиссии.
В результате такой интенсивной и далеко не дешёвой подготовки прошел конкурс (пятнадцать человек на место), и с первого сентября уже числился студентом одного из самых престижных музыкальных учебных заведений страны – Училища имени Гнесиных.
Из подмосковной Лосинки я попал совершенно в другой мир, не просто в центр Москвы, в её элитный район, на улицу Воровского. Старинные посольские особняки с флагами иностранных государств, с милиционерами у входа. На этой же улице Дом кино, Дом писателей в бывшем особняке князей Волконских, прямо напротив училища – Верховный суд страны.
После занятий, возвращаясь домой, проходил мимо ресторана «Прага». Иногда слышал раздававшийся на всю улицу голос из динамика: «Машина посла Великобритании… машина военного атташе Канады, машина посла Соединённых Штатов Америки… – к подъезду». Из дверей ресторана выходил человек в раззолоченной ливрее и открывал дверцы машины. В прилегающих к «Праге» арбатских переулках пестрели иностранные флажки на иномарках с дипломатическими номерами. Это был кусочек иного мира, может быть того, о котором с восхищением говорил мой отец – «А вот в Америке…»
В эти минуты где-то в глубине сознания начинал мерцать маячок, манящий к неведомому берегу и укреплялась надежда, что когда-нибудь и я окажусь в этом мире.
Занятия в училище начинались утром, а домой возвращался лишь под вечер. Не было больше ненавистного дневника и унизительных записей в нем. И самое главное – довольно быстро выяснилось, что общеобразовательные предметы, которые мы изучали в школе, здесь можно и не посещать, зачеты по ним ставились почти автоматически.
По сравнению со школой, это была свобода. Я ходил на концерты классической музыки, часами играл в шахматы в библиотеке училища, запоем читал книги, проглатывая в день по 100-200 страниц. Как-то, прочитав «Мартин Иден» Джека Лондона, даже возмечтал: «Вот было бы здорово, если бы и я когда-нибудь смог что-то написать».
